Оторва - Ольга Пожарова
— Лучше вперёд, — предлагает Роник, — вперёд меньше по роще идти…
И это верно… Так мы сейчас вдоль берега обойдем, потом выйдем на просёлочной дорогу и в деревню вернёмся уже по ней, не заходя в рощу. А если назад, то…
То от резкого свиста с хлопком, раздавшегося позади нас, все мысли, кроме как бежать сломя голову, пропадают напрочь!
Не сговариваясь, подрываемся, как будто нам солью чуть пониже спины стрельнули и всё, что я чувствую — что еле успеваю переставлять ноги за Тимофеем, который словно всю жизнь лёгкой атлетикой занимался. А, нет, тяжёлой — он же меня ещё за собой тащить умудряется…
Останавливаемся с ним только когда, как два припадочных зайца, чуть не вприпрыжку вылетаем на просёлочную дорогу.
Хотя — какие зайцы? Дышим как два паровоза, у меня аж слезы из глаз…
— Никогда… так не бегал… — выдыхает Тимофей мне в макушку…
Так…
А мы… А мы обнимаемся тут?
— Ээээ! Вы тут чего⁇!! — ну, хоть Роника не потеряли…
— А… на что… похоже? — задыхаясь, спрашивает Тимофей.
— Что ты сестру нашу лапаешь! — и Акима не потеряли…
— Точно… Лапаю… — соглашается этот… Да слов нет!!
— А кто разрешал? — заводится Роник.
— Роня! — уверенно так отвечает делулин гость.
— Я??? — пытаюсь выкрутиться из рук Тимофея, да только он как приклеился!
— А Петьку ведь так и не нашли… — выдыхает Аким…
* * *
— Сначала в баню!! — встречает нас у ворот бабушка. — Дед там уже натопил…
— А мне что, ждать пока они напарятся??? — возмущаюсь я.
В дом, значит, после рощи заходить нельзя — нужно только через баню, но не пойду же я с тремя мужчинами туда, даже если двое из них мои родные братья…
— А мы пока тут с тобой посидим… — кивает бабулюшка на скамеечку у забора. — Расскажешь, слышали там чего.?
— Музыку… На флейту или что-то такое похоже… — усаживаюсь на скамейку и прислоняюсь спиной к забору.
— Близко играла…? — бабушка присаживается рядом.
— Да нет… — закрываю глаза и пытаюсь вспомнить мелодию, что слышала в роще. — Наоборот, казалось что всё дальше и дальше…
— Это хорошо… Говорят, кто близко слышит, тому не долго уже… — тихо говорит бабушка.
— Недолго что? — переспрашиваю я.
— Всё… — как-то грустно отвечает она. — А Петьку, значит, там не нашли…
— Не нашли… А ещё мы там свист и хлопок слышали… И…
— Прогнала вас, значит, она… — прерывает меня бабушка. — Не ходи туда больше…
Можно подумать, я прямо собираюсь…
— Нюр!!! — прерывает наш разговор истошный делулин вопль. — Там эт… Тимошка, кажется… того…
Тимофей
— Чёрт!!! — непроизвольно вырывается у меня, едва я открываю глаза. — Чёрт… — повторяю уже по инерции…
Сидит тут у меня на груди и смотрит на меня своими бусинками…
— Да ладно тебе! Жучка это мой! — похоже, Ронин дед даже обижается… — Мелкий и лохматый просто… Вот, откормлю, отпою козьим молоком и будет совсем, как прежде…Только кот…
— А прежде кто был… Чёрт??? — ой, етит твою, перепарились Вы вчера, Тимофей Степанович, в бане… Перепарились…
— Почему чёрт-то⁇ — открывает шторы на окне в моей комнате дедушка Брониславы и я начинаю жмуриться от слишком яркого света. — Собакой он был… Жучкой…
— А почему кошкой стал? — задаю я, пожалуй, самый глупый вопрос в своей взрослой жизни… Хотя…
Я как в эту чудную деревню приехал, так только и делаю, что ересь всякую воспроизвожу. То языком, то поступками…
Как меня вчера угораздило так в баню сходить, чтобы со мной потом вся семья до полночи возилась?
Ну да, вот так получилось, что в бане я до этого не был ни разу. Даже в сауне, не говоря уже про настоящую деревенскую. Как-то был в хамаме, но… Но не моё это…
Отец звал и друзья тоже, но не хотелось. Как чувствовал…
И ведь вроде и не так уж жарко показалось сначала…
А ещё эти братья Ронькины…«Давай ещё… Чего ты как девочка…»
И веники эти…
Садо-мазо без секса…
Кстати, об этом…
Помню мне эти два брата-акробата ещё обещали открутить всё под чистую, если я к Брониславе лезть буду…
Только шли б они лесом… А лучше в рощу…
— А почему кошкой стал? — выдёргивает меня из моих мыслей голос деда. — Да кто его знает? Главное, что вернулась Жуча моя… Столько лет с ней душа в душу… Я ж её вот такую, — показывает дед Брониславы пальцами одной руки на половину ладони второй, — в снегу возле калитки нашёл… Слепую ещё… Думал, всё, окочурилась… А она жить хотела… Ну, как ты вчера после бани… — стирает дед тыльной стороной ладони одинокую слезинку со щеки…
А я не знаю, что и сказать… Вроде и рассказ печальный, но он как скажет… Я жить хотел, как собака подзаборная…
— И что, выжила? — пытаюсь присесть на кровати, но голова что-то со мной не согласна…
— А то! — присаживается на стул возле окна дед. — Нюрка моя говорила — помрёт. Даже ветеринар наш… Не этот, а что до него был… Тоже говорил, что не вытяну… А она выжила, стервь такая… Злющая была… И первого, кого за ногу цапнула — ветеринара этого… А чтоб не болтал, когда не знает наверняка… А меня любила… На рыбалку с ней ходили… Она так-то всегда как звонок была… Ну, эт — не затыкалась с утра и до вечера, аж в ушах звенело… А как пойдём с ней на озеро, так она ляжет на бережку и молчит… Собака, а понимала, что рыбу пугать нельзя… Не то, что люди… То есть бабы… Я, вон, Нюрку свою только раз с собой взял и то пожалел: трещала всё время так, что рыба потом почти год на этом месте не ловилась…
Жучка, словно поняв, о чём дед говорит, спрыгивает с моей груди и, подняв хвост, нетвёрдой походкой семенит в сторону хозяина. А потом быстро-быстро забирается по штанине к деду на колени.
— Вот и в прежнем обличии также… — гладит Ронькин дед этого заморыша по голове. — Заберётся ко
