Дружба, Inc - Алиса Лисина
Несмотря на свои ужасно больные ноги, Тома любит постоять у плиты и регулярно печет всякие коржики, пирожки и прочие неполезные вещи. Она знает секрет чудо-напитка — на литр выжатого сока два кило сахара, примерно так. И очень неравнодушна к убийственным концентратам вроде «Инвайта». Еще у нее имеется внушительный запас печенья и конфет, так что нашему ребенку есть чем поживиться.
— Заезжал в среду… — Владик безнадежно машет рукой. — Привез ей продукты, открываю холодильник, а там… Сухая колбаса, бекон, сливочное масло… Ей же нельзя, ведь сама себя губит. Устроил ей скандал, а она в слезы. Я, мол, и так скоро умру, могу я напоследок нормально пожить и ни в чем себе не отказывать?
Томин холодильник — это притча во языцех. В нем можно найти продукты, которые были закуплены несколько лет назад. Думаю, что, если хорошенько покопаться, там можно отыскать замерзшего мамонта. Или человека, добровольно подвергнувшегося замораживанию ради научных исследований.
Примерно полгода назад у Томы обнаружили диабет. Не такой уж и серьезный, не инсулинозависимый, но все равно требующий строгой диеты. Игорь сразу сказал, что борьба бесполезна. Никаких диет Тома не признавала и никогда не признает. Даже если бы разверзлись небеса, на землю явился архангел и сказал Томе, что или она отказывается от сладкого, жирного, кислого и соленого, либо ей не видать рая, ничего бы не изменилось. Тома бы ненадолго опечалилась, а потом закусила тоску зефиром или арахисом в сахаре и села смотреть «Народного артиста».
Владик же, подобно Дон Кихоту, ринулся бороться с ветряными мельницами. Владик покупал Томе диетические сладости и печенья, которые почему-то стоят намного дороже недиетических. Он приобретал десятки разновидностей заменителя сахара, он завалил ее шкафы гречкой, а заморозку — куриными грудками. Он вынес из ее квартиры все запрещенные ей продукты (то есть все, что у Томы было). Он устроил обыск и изъял все запасы печенья, вафель, халвы, пастилы и прочих любимых Томой сладостей. Но запретные плоды снова появились в Томином жилище.
Муж советовал ему успокоиться, но Владик не опускал рук. Он на неделю переехал к Томе и лично следил за ее питанием. Не сомневаюсь, что диетические продукты Тома вкушала, только когда младший сын приходил с работы (а все остальное время радостно предавалась греху). Она жаловалась мужу на Владика, который заставляет ее сидеть на строжайшей диете и вот-вот уморит голодом (а сам десятками поедает глазированные сырки, которых ей тоже очень и очень хочется). Но стоило Владику уехать, и все вернулось на свои места.
— Вот узнать бы, кто все это ей покупает! И спросить — зачем же вы человека губите? Для нее же это смерть. Я ведь всем соседям сказал, всем ее подругам — ни в коем случае! Папашу запугал — она умрет, останешься один. Ты не знаешь, брат, откуда она все это берет?
Муж огорченно качает головой. Конечно, он не знает. Откуда ему знать?
Хотя вообще-то он знает. И я знаю. Запретные продукты Томе покупаем мы. И ее соседи. И все ее многочисленные родственники. Потому что каждый понимает, что если не купит он, купит кто-то другой. Каждый, кроме ее младшего сына.
Владик после столь трагичного повествования переводит дыхание и кладет себе еще кусок торта. Наверное, сладкое его успокаивает.
Муж называет Владика профессиональным страдальцем. Владик всегда печален, улыбается он крайне редко (да и то вымученно). Хотя у него совсем неплохая жизнь и нет поводов для грусти.
Владик работает в МИДе. Он уже просидел четыре года в Марокко, а после трех лет в Москве уехал еще на четыре года в Люксембург. Через год-полтора его снова ждет длительная командировка. Куда, точно неизвестно, но Владик надеется, что во Францию или Бельгию. Или в Швейцарию (недаром он уже год учит немецкий).
Ко всему этому у Владика весьма обеспеченная жена. У нее огромная трехкомнатная квартира в районе Беговой, а по соседству точно такая же квартира родителей (которая со временем достанется ей как единственной дочери). У ее мамы в папы гигантская дача под Тверью, а сама она разъезжает пусть на стареньком, но «гольфе». И наверное, она любит Владика, потому что ушла к нему от богатого мужа.
Тем не менее, Владик традиционно печален. Игорь уверяет, что таков его брат только с ним. Что у Владика всегда была куча друзей, начиная с детского сада. И если бы он был таким и с ними, никакой дружбы не было бы (кому приятно созерцать физиономию, излучающую вселенскую тоску?). Хотя я видела Владика и у него дома, и у родственников, и там он был точно таким же.
— А что с работой, брат?
Игорь задает этот вопрос уже в третий раз. Просто потому, что надо о чем-то говорить. К тому же он не любит это страдальческое выражение на лице Владика (а оно там присутствует практически всегда).
— Да что может быть хорошего? — Владик отправляет в рот немаленький кусок торта. — Раньше семи-восьми не уйдешь, а платят двести баксов в месяц. Разве это жизнь?
По-моему, все вполне справедливо. Находясь за границей, Владик получает по две тысячи в месяц, разъезжает по Европе на служебной «БМВ» пятой серии, не перерабатывает и наслаждается жизнью (хотя на последнее ввиду своей пессимистичности он вряд ли способен). Не сомневаюсь, что он откладывает часть денег и между загранкомандировками живет, может, и небогато, но точно не бедствует.
Из-за отсутствия собственной жилплощади он избавлен от расходов на ремонты и мебель (мы же за десять лет выложили на это сумму, которую Владик заработал в своем Люксембурге). Ему не надо тратиться на машину, поскольку на работу он предпочитает ездить на метро.
В общем, на голодающего Владик никак не похож. Он довольно корпулентен, и у него весьма круглая физиономия. Хоть и страдалец, у которого из-за щек не видно ушей.
Нет, нет, это не мои слова — моего супруга. При этом я знаю, что он любит своего брата, хотя и скрывает это. И потому именно я являюсь вдохновителем и организатором нечастых братских встреч.
Мне немножко неловко за наше скромное угощение. На столе только торт и кофе. Муж наотрез отказался
