Именинник - Б. Собжаккен

— Я приготовила ужин. Я могу оставить тарелку в микроволновке, если ты хочешь подожди, пока я вернусь в свою комнату, мягко говорю я, не в силах самостоятельно проглотить еду. Из-за эмоций мой желудок превратился в беспорядочную кашу из нервов, и я не могу ничего есть.

Он вздыхает.

— Мам. Это самое депрессивное дерьмо, которое я когда-либо слышал.

Я сглатываю, чтобы успокоить ноющее горло, и прогоняю тошноту.

— Я просто хочу дать тебе пространство, которое тебе нужно. Я не хочу давить на тебя.

Скрип стула заставляет меня оглянуться через плечо, когда он опускается за стол. Он проводит рукой по лицу. Я готовлю нам обоим по тарелке еды и приношу ее, садясь напротив него.

— Спасибо, бормочет он, и несколько мгновений мы едим в тишине.

Дженсен внезапно встает, идет к холодильнику и берет банку колы. Он останавливается и протягивает ее. — Хочешь?

— Конечно, киваю я. На самом деле я не хочу газировки, мой желудок бурлит от нервов. Но я не собираюсь делать ничего такого, что можно было бы расценить как отказ.

Он ставит тарелку передо мной и снова садится в кресло. Я перебираю еду в своей тарелке, прежде чем Дженсен наконец откидывается назад.

— Это был твой смех.

— Что?

— Твой смех — вот как я нашел вас, говорит Дженсен, его подбородок дрожит, прежде чем он прочищает горло. — Сначала я подумал, что мне показалось. Звук, который я отчетливо запомнил из своего детства, прежде чем…Он поднимает глаза к потолку и резко моргает, после чего снова опускает голову. — Потом он появился снова. Так громко и отчетливо. Я должен был знать, почему. Что делало тебя такой счастливой… Почему он?

Я поднимаю на него глаза и сжимаю зубы. Его напряженное лицо следит за моими действиями, и я качаю головой, слегка пожав плечами.

— Просто так получилось. Я не знаю, что сказать. В один день он был мальчиком, которого я помогала растить, а в другой — нет.

У Дженсена перехватило горло.

— Он был моим лучшим другом.

— Я знаю, Дженсен. И мне так жаль. Я никогда не хотела, чтобы так получилось. Мой голос хриплый, я пытаюсь сдержать слезы. Опустошение на его лице ранит меня больше всего на свете, и я боюсь, что, если я заплачу, он просто взбесится и прекратит разговор.

Он усмехается.

— Коул никогда никем не увлекался за все то время, что я его знаю. Я никогда не слышал, чтобы он говорил о другой девушке или целовался с ними. Черт, я думал, что он гей.

Ненавижу, когда какая-то больная, извращенная часть меня находила удовлетворение в том, что Дженсен подтверждает все то, в чем Коул уже признался мне. Что его чувства были искренними, а не просто уловкой, чтобы затащить меня в постель.

— Думаю, он боялся говорить об этом с тобой. Я имею в виду, как бы ты рассказал такое к своему другу?

Дженсен скорчил гримасу.

— Я бы не стал трахать маму своего друга.

Я вздыхаю, прикусывая уголок рта.

— Это… нечто большее, Дженсен. Мы не просто… Слушай, мы не хотели тебя обидеть, но ты не можешь помочь тому, в кого ты…

— Влюблен? говорит он, стоическое выражение лица не дает мне ни малейшего намека на то, этого ли он хочет или этого боится.

— Не знаю. Может быть. Я провожу рукой по волосам и откидываюсь назад. — После твоего отца я никогда никем не интересовалась. А потом, однажды, Коул признался в своих чувствах, и я увидела это. Я увидела себя с ним. И, возможно, это эгоистично с моей стороны. Может, мне следовало просто не обращать на это внимания. Но ты не представляешь, как мне было одиноко.

Выдохнув, я смахнула слезы. — Когда у тебя отнимают того, с кем ты планировала провести остаток жизни, это калечит, милый. Нелегко жить дальше. На самом деле, я уверена, что, если бы у меня не было тебя, меня бы не стало. Я бы просто присоединилась к твоему отцу.

Дженсен вытирает уголок глаза, и я тянусь к нему. Он сжимает мою ладонь в своей, и я большим пальцем провожу по тыльной стороне его руки.

— Это не то, что я могу открыто обсуждать.

Он фыркает. — Да, мне не нужно знать о твоей сексуальной жизни.

— Я знаю, что Коул очень хотел сохранить это в тайне, потому что не хотел потерять друга. Но если бы мы продолжили, я даже не уверена, как бы мы тебе рассказали.

— Я знаю…

Громкий стук в дверь застает нас обоих врасплох, и Дженсен спешит открыть ее. Коул держится за раму, кровь заливает его лицо, а видимая кожа на шее вся красная.

— О Боже! задыхаюсь я.

Дженсен шипит, хватая Коула под руку.

— Мне… некуда… идти, бормочет Коул сквозь хриплое дыхание.

— Положи его на диван! приказываю я Дженсену и бегу в ванную, чтобы захватить полотенца и аптечку. Засунув полотенце под мышку, я опускаюсь на корточки и роюсь под раковиной. Аптечка зарыта в глубине, и я ругаюсь, когда, вытаскивая ее, сбиваю кучу предметов.

Отпихнув с дороги коробку с тампонами, я замираю, глядя на упакованные пластиковые аппликаторы, разбросанные по моим ногам. Я не помню, когда у меня в последний раз были месячные, но это не редкость для последних двух лет. Это не значит, что я беременна просто потому, что я вела активную половую жизнь. Я искренне не верю, что могу зачать ребенка, так почему же у меня возникает странное предчувствие?

— МАМА!

Крик Дженсена вырывает меня из раздумий, и я спешу вернуться туда, где он сгорбился над Коулом. Он снял свою рубашку и прижимает ее к лицу Коула.

— Поверни его на бок. Возьми это, — я отдаю Дженсену полотенце и беру из холодильника кувшин с водой. Лицо Коула так распухло, что я знаю, он нас не видит. Мне приходится сглатывать желчь, которая накапливается от того, как он выглядит. — Мне нужно посмотреть, насколько глубоки порезы. Если ему нужно наложить швы, мы должны отвезти его в больницу.

Дженсен кивает, опускается на колени и осторожно вытирает лицо Коула полотенцем, пока я начинаю наливать воду. Коул дергается при первом прикосновении холода, а гортанный стон еще больше скручивает мой желудок.

— Что случилось, чувак?

Коул пытается повернуть голову к Дженсену, его кожа стягивается, когда он пытается сказать. Ма… клиент.

Дженсен бросает на меня сердитый взгляд, его кулак крепче сжимает полотенца.

— Что это значит? шепчу я, наливая еще