Не ломайся, девочка! (СИ) - Лакс Айрин
Язык немеет, голос вот-вот прервется новым позывом. Из последних сил выдавливаю:
— Квартира семьдесят…
Нет, не могу больше, снова проваливаюсь в колодец.
***
Спустя время
Перед глазами — степной ковыль. Наверное, я точно… уже умерла.
Вроде все сходится — чисто, светло, опрятно. В рай, что ли попала? Вот Только сухие веточки ковыля с раем как-то не вяжутся. Я думала, там сады и… кущи всякие.
Зрение проясняется, вместе с ним появляется понимание и запоздалый смех: я просто в больнице. В светлой-светлой палате.
Нет, еще не умерла.
Пялюсь на картину напротив. На ней сухой ковыль. Отсюда и мысли глупые.
Перевожу взгляд на свою руку с катетером. Какое запястье стало… тонкое. Чересчур, красная нитка сильно болтается.
— Очнулась, синичка, — раздается голос сбоку. — Ну, наконец-то!
Ко мне спешит женщина.
Невысокая, довольно пышная в боках. В светло-голубой униформе.
Она быстро сворачивает фантик и закладывает его между страниц книги в мягкой обложке.
— Лидия Семеновна, сиделка твоя, — представляется. — Так и думала, что ты проснешься сегодня. Предчувствие у меня было такое, ой. Погоди. Сейчас… Сейчас врача обрадую, — семенит к двери. — А там и… жениха твоего!
Холодею.
— Нет у меня никакого жениха! Вы путаете.
— Как это нет? А парень такой… высокий, широкоплечий…
От ужаса в горле ком встает, сиплю хрипло.
— Рыжеватый блондин? Глаза светлые? — называю признаки внешности Михаила.
Если он… Если он все-таки поступил по совести и вызвал скорую.
Даже если так, не хочу его видеть! Не хочу, думаю с паникой и чувством отвращения.
— Нет-нет! — сиделка мигает несколько раз оторопело. — Темно-русый, кареглазый. Фамилия… греческая какая-то.
— Ничего не понимаю.
— Ох, надо врачу. Наверное, все-таки сотрясение дало о себе знать!
Сиделка покидает палату. Я привстаю в постели, разглядываю все кругом. На тумбе даже ваза со свежими цветами.
Сиделка возвращается, жутко довольная, быстро распускает мои волосы и проходится по ним пушистой щеткой. Напоминает мне мамину сестру — Галину, та любила меня причесывать и охотно в детстве возилась…
Сиделка быстро заплетает воздушную косу на бок, говорит торопливо.
— Врач скоро подойдет. А вот твой жених как раз пришел. Как чувствовал! — рассматривает меня. — Ай как хорошо быть молодой. Волосы расчесала — уже красавица! Сейчас приглашу… Жениха твоего.
— Нет у меня никакого жениха. Еще и с греческой… Ой…
Вместо сиделки в палату протискивается…
— Привет, Глаша.
— Ти… хон?! Что ты здесь делаешь?
— Очевидно, тебя навестить пришел. Как самочувствие?
— Ты… Ты… Как? Откуда?!
Разглядываю молодого мужчину во все глаза. Выглядит серьезным, улыбается, но немного грустно. Внимательно пробегается взглядом по моему лицу.
— Ты сама мне адрес назвала.
Тихон присаживается на край постели, выбирает из вазы мандаринку, начинает чистить.
— Не помнишь? — протягивает мне дольку.
— Нет.
— Я плохо… помню, — говорю осторожно.
Помню-то я хорошо. Но помнить не хочу…
Это же какой мразью быть надо, а, чтобы так меня накачать, как это сделал Михаил. И ведь я не пила спиртное. Он сок чем-то отравил, подмешал барбитуры какой-той.
— Давай вкратце мою версию, идет? Я отлучился по делам.
Ага, помню я визит того… чеченца криминальной внешности, после которого срочные дела возникли.
— Вернулся спустя время. В квартире тебя нет. Съехала. Вещи, подаренные мной, оставила. Мне показалось это обидным. Хотел вернуть, позвонил. Ты пробулькала адрес и номер квартиры почти назвала. Я понял, что дело пахнет керосином. Приехал по адресу, улица Кузнецова, дом семнадцать. Обошел квартиры. Начиная от семидесятой… Соседи сказали, что постоянно сдается только одна квартира. Семьдесят восьмая. Благодаря моему оперативному вмешательству дверь вскрыли. Вот и все. Я сказал, что ты — моя девушка. Типа мы в ссоре. Так задавали меньше ненужных вопросов. А роль жениха мне уже местные медсестры приписали, бог с ними. Жуй! — сует мне прямо в рот еще одну ароматную, кислую дольку.
Сок мандарина стекает по языку и горлу.
Представить не могла, что…
Человек, которого я посчитала подонком, спасет мне жизнь.
А тот, кто вызвался помочь в беде, меня едва не убил.
Запоздало соображаю: в каком виде меня Тихон обнаружил? Позор до конца дней.
Несмело поднимаю взгляд, чувствуя, как краснею.
— Извини.
— За что? — вскидывает брови.
— Вид, наверное, у меня был. Противный. Ужасно… — закрываю лицо руками и всхлипываю. — Как это все ужасно!
Тихон касается моего лица пальцами и внезапно я понимаю, что он меня обнимает, тянет к себе. От него вкусно пахнет, веет теплом и уверенностью, силой. Но я испуганно замираю. Вот Михаил… надежным казался, а в итоге такой мразью оказался…
Тихона я считала подлецом, а он меня спас.
Как ориентироваться в этом мире? Чему верить?
Моя интуиция в ситуации с Тихоном верещала, как сирена.
С Михаилом настороженно, но едва слышно ворчала.
— Извини. Ты, должно быть, напугана, после случившегося.
Тихон отстраняется.
— Врачи тебя осмотрели, ты цела и… В общем, ничего дурного не произошло. Но на лицо все признаки того, что тебя накачали с целью потом использовать… гнусно.
— Скажи как есть, поиметь меня хотели. И это не произошло лишь чудом. Меня вырвало… на него, — говорю прямо.
Делая больно себе, в первую очередь.
Буквально втаптываю в себя эту боль, втирая ее мерзкий вкус, чтобы запомнить навсегда и больше не попадаться в эту ловушку.
— Он приставал к тебе, — уверенно произносит Тихон. — Я знаю, кто. Вопрос лишь в том, станешь ли ты писать заявление или все обойдется и без твоего участия. Но показания в любом случае дать придется, — добавляет он жестко.
— Что? Ты… Ты…
— Михаила задержали, — называет его имя. — Подонок подсуетился и почистил все ваши переписки. И с твоего, и со своего телефона. Собрал все с собой, даже пытался спешно оттереть отпечатки пальцев.
По губам Тихона скользит улыбка, опасная, как бритва.
— Кретин решил, что этого будет достаточно. Тупой валеной. Даже следы замести не смог. Здесь бы любой, даже самый ленивый и тупой следователь справился. Все как на ладони…
— Ты?! Как ты… Кто ты, черт побери?!
Глава 19
Глава 19
Аглая
— Просто неравнодушный парень. У которого есть кое-какие связи, — усмехается. — Сорри, я не простой зек. И бояться следовало не меня, а…
— Себя, конечно же. Только себя. Я всю эту кашу заварила из-за…
Не смею поднять на Тихона взгляд.
— Так стыдно, — шепчу. — Я думала, ты плохой.
— Не святой, уж точно. Но не подонок… — растирает ладонью шею. — Спаивать девчонку, чтобы трахнуть — это дно. Уверен, если следователи копнут, куда нужно, окажется, что эта схема отработанная. На самом деле даже хорошо, что у тебя непереносимость оказалась сильнейшая. Ведь чаще всего такие случаи заканчиваются тем, что насильник остается безнаказанным, а у жертвы развивается комплекс вины, отягощенный смутными воспоминаниями о полученном удовольствии… — делает паузу. — Так сказал следователь. Не я. Будешь готова дать показания, сообщи.
Так много слов.
Еще больше событий.
Я в самой воронке, гуще. В эпицентре всего. Я, тихоня Глаша, которая всю жизнь старалась быть неприметной…
Мне нужно столько всего обдумать, а Тихон подбрасывает новую пищу для размышлений:
— Я не знал, можно ли сообщить кому-то из родни о случившемся…
— Нет! — отвечаю поспешно. — Никому.
— Ясно. Подруги? Хоть кто-то…
Неожиданно для себя горько смеюсь.
— От подруг одно название. Впрочем, нет… Одна под вопросом…
С грустью понимаю, что теперь довериться кому-то будет для меня очень сложной задачей.
И, конечно, сразу же задаю главный вопрос:
