Это лишь игра - 2 - Елена Шолохова
Выхожу — она, слава богу, уже успокоилась. Сидит опять на кровати в пеньюаре. Молчит. На полу ползает горничная, убирая следы Викиной выходки. Подхожу к окну. И понимаю, что сам уже готов от тоски взвыть.
Викин отец, то есть его юристы, состряпали там какой-то брачный контракт, который Вайнер назвал грабительским и с жаром оспаривает. А я сейчас вот думаю — плевать на деньги, быть бы свободным.
Поворачиваюсь к Вике. Она смотрит жалобно, просяще, и мне тут же тошно становится. Снова отворачиваюсь, и внезапно перед глазами как вспышка мелькает лицо Лены Третьяковой. Как током пронзает, я даже, кажется, вздрагиваю. Да ну! Откуда? Оглядываюсь — нет, не морок, это действительно она. Лена. Леночка…
Она тоже смотрит на меня во все глаза. Глазищи. Огромные, черные омуты, от которых тотчас перехватывает дыхание.
Я столбенею. Наверное, от шока, от неожиданности, от растерянности. Только в груди оглушительно молотит сердце, вламываясь в ребра. Я будто никак не могу поверить, что это правда она. И в то же время словно забываю, что кроме нее здесь есть еще что-то или кто-то… Я просто выпадаю из реальности на бесконечно долгий миг…
11. Лена
Несмотря на усталость, домой иду через не могу. Ловлю себя на внезапной мысли, даже не мысли — желании: сбежать. Куда угодно, но как можно дальше. Где ничто и никто не напомнит о нем. Но сама понимаю — это невозможно. Я не могу оставить бабушку и не могу бросить Антона.
Антон… мысли о Германе совершенно вытеснили то, что произошло вчера. А, между тем, проблема никуда не делась. И как мне быть — я просто без понятия.
Я пытаюсь придумать, что сказать Антону, когда приду, но голова не соображает, а перед глазами вновь и вновь встают бесконечной чередой кадры как из фильма: блондинка в прозрачном пеньюаре на голое тело, босой Герман в банном халате, его кривая улыбка и обидные слова: «моя бывшая одноклассница»… Только это, увы, не фильм, это жестокая, болезненная правда. Как хочется всё это стереть из памяти, чтобы внутри так не болело, не жгло…
Уже почти ночь — так поздно я еще никогда не возвращалась после работы. В отеле аврал из-за внезапного приезда важных гостей. И сама же горько усмехаюсь: из-за важных гостей… Можно сколько угодно пытаться абстрагироваться, но себя не обманешь. В голове все равно стучит без умолку: Герман здесь, Герман женится…
Я честно стараюсь себя вразумить: «Да что со мной такое? У меня жених! Искалеченный по моей милости… Вот о чем мне нужно думать. Вот о ком страдать. А не о предателе, который нашел себе другую, своего круга, своего уровня…».
Подхожу к дому, еще издали вглядываясь в наши окна на первом этаже. На кухне, как всегда, горит свет, а вот в комнате Антона — темно. Он уже спит? Хорошо бы. Нет у меня сейчас никаких сил выяснять отношения. Хотя неудивительно, уже первый час ночи. И словно в ответ на мои мысли темноту за окном рассеивает тусклый свет. Кто-то вошел в комнату.
Я подхожу к подъезду, останавливаюсь, нащупываю в сумке ключ от замка. Но почему-то замираю, вслушиваясь в голоса, доносящиеся через открытую форточку.
— Антон, Антоша, ты спишь? — говорит Вера Алексеевна.
— Да, — резко отвечает ей Антон. Слишком резко для спящего.
— Я переживаю за Лену. Ее до сих пор нет. Звоню ей на сотовый, никто не отвечает…
Я тут же спохватываюсь и вспоминаю, что оставила сотовый в подсобке. Поставила его там на зарядку и, конечно же, забыла, потому что… потому что меньше надо было думать о том, о ком думать вообще не стоит.
— Нине позвонила, хотела спросить про Лену, так сегодня не ее смена, она не в курсе. Что делать?
— Ложись спать, — угрюмо просит Антон.
— Да как же? — охает она. — А вдруг случилось что? Её нет…
— Её и не будет больше! — вдруг срывается он. — Забудь о Лене, поняла?
— Как забыть? Ты о чем, сынок?
— Ушла Лена, ясно? Еще утром ушла. Нет больше Лены! Слышишь? Нет её! — Антон почти кричит, но за его грубостью я слышу боль, страх и отчаяние. — Не говори мне о ней о больше… никогда… даже имя не произноси!
— Антоша… — всхлипывает его мама. — Мальчик мой… родной мой…
Антон сначала не отзывается, только глухо мычит, а я словно оцепенении стою и не двигаюсь. Потом слышу его голос глухой и срывающийся.
— Мам, пожалуйста, прошу, оставь меня…
— Да… да… конечно… сейчас уйду, Антоша… Но… как же так? Может, Лена еще вернется? У нее же тут вещи…
— Да какие вещи? Зубная щетка и халат? Мам, ну пожалуйста…
— Но почему она так? Мы же… Даже не попрощалась… тайком…
— Мам, прекрати! Не думай про нее плохо. Это я ее выгнал. Сам.
— Ты? Но зачем?
— Да потому что от ее жалости мне сдохнуть хочется! — вновь Антон срывается на крик.
— Антоша! — горестно стонет Вера Алексеевна.
— Не нужна мне ее жалость, понимаешь? И… ей плохо тут.
— Почему плохо? Разве кто-то ее тут обижал? Мы же наоборот с отцом… к ней как к дочке…
— Мам, ну всё… уйди… оставь меня.
Вера Алексеевна удаляется, свет за окном гаснет, становится тихо. А я еще какое-то время в полном смятении стою у подъездной двери, сжимая в руках ключи.
А когда наконец захожу домой, Вера Алексеевна выбегает мне навстречу. Смотрит на меня как на чудо, а у самой лицо опухшее, красное, заплаканное.
— Леночка! — выдыхает она радостно и порывисто прижимает к себе. Тут же отходит, оправдываясь. — Не пугайся. Это я тут распереживалась просто. Думала, где ты, что с тобой… вдруг что случилось… поздно уже… А Антоша уже спит.
— Простите, — устало бормочу я. — К нам заселились дочь губернатора с… женихом. Весь отель на ушах стоит… Пришлось задержаться.
— Ах вот оно что! — с явным облегчением произносит она, а затем начинает суетиться: — Ты, наверное, очень устала? И голодная? Идем я тебя покормлю.
Я отказываюсь наотрез. Вру, что недавно поела в Маяке. Просто сейчас мне даже из вежливости кусок в горло не полезет. Быстро принимаю душ и захожу в комнату Антона. Там темно и тихо, не слышно даже его дыхания. Он делает вид, что спит, но я буквально ощущаю застывшее в воздухе напряжение.
Наверное, по-хорошему, стоило подойти к Антону, присесть рядом, поговорить по душам, но я сегодня не в состоянии. Я чувствую себя истерзанной, израненной, больной. И единственное,
