Вера Колочкова - Научите меня любить
– Что, и вы… боялись?
– А то! Как вспомню, чего вытворяла, когда только-только работать начала…
– Здесь работать?
– Да нет, вообще… Понимаешь, так получилось, что я сюда, в этот городок, после своего университетского истфака рожать приехала. К маме. Без мужа, но с дипломом. Дочке моей полгодика исполнилось, мама как раз на пенсию вышла. Вроде как можно и на работу пойти, да не тут-то было. Все школы обежала – никому историк не нужен, все вакансии заняты, год-то учебный в разгаре. И вдруг мне домой звонят – приходите, мол, у нас место словесника освободилось. Русский язык и литература. Я в ужасе! Сама понимаешь – где история и где русский язык с литературой? Но что делать – пошла. Ой, как вспомню… Давай свою чашку, я тебе чаю налью… Тебе покрепче?
– Да. Спасибо. И… что? Как вы из положения выходили?
Помолчав и отхлебнув чаю, Алена Алексеевна тихо, будто про себя, рассмеялась, покрутила головой, подняла на Катю насмешливые умные глаза.
– Да ты знаешь, никак не выходила. Наоборот, я собиралась… как бы это сказать… блеснуть на нервной почве. У меня часы в десятом классе были, и я решила детей с творчеством Булгакова познакомить, моего любимого писателя. Еще подумала – уж про Булгакова-то я вам все расскажу, дорогие мои.
Помню, зашла в класс, представилась и говорю – сегодня, ребята, я вас познакомлю с повестью Михаила Булгакова «Роковые яйца»… Представляешь, что тут началось? Они как начали гоготать, чуть под парты не свалились! А я не пойму ничего, сижу, глаза таращу. Что, мол, такое? Мне ж и в голову не могло прийти, что это название может вызвать какие-то пошлые ассоциации. Потом, когда поняла, в чем дело, взяла и аккуратно проставила в журнале двадцать пять двоек. По всему списку. Завуч мне такой скандал закатила – ужас. Рыдала потом два дня…
– И что? Из школы ушли?
– Ага! Как бы не так! Рыдай не рыдай, а без зарплаты все равно не проживешь. Надо было дочку кормить, у мамы пенсия маленькая. Так что не трусь, Екатерина. У всех у нас поначалу одни роковые яйца случаются.
– Да… Но там же школа была, а здесь – детдом… Ответственность все-таки.
– А, вот ты о чем… Что ж, это, конечно, хорошо, что ты такая ответственная. А только, знаешь, что я тебе скажу, дорогая Катя? Может, тебе это и странным покажется, но сама по себе ответственность в нашем деле вообще ни при чем…
– Как это – ни при чем? Что вы? Извините, но я не понимаю!
– Ну, как бы тебе это объяснить подоходчивее… Вот что такое детдом, по-твоему? Сгусток большой жизненной несправедливости, правильно? Дом, где обитает детское горе. Чем его ни подслащивай, оно все равно – горе. И надо быть особенным человеком, чтобы в этом горе – именно быть. Понимаешь, быть! Жить в нем всей своей сутью. А это далеко не каждому дано. Это – как горький талант, слишком особенный. И таких людей – единицы. Если один на тысячу педагогов попадется, уже хорошо. А работать изо дня в день все равно кому-то надо! Не быть в этом, но – работать. Честно и добросовестно. Помнишь, как Пугачева с Галкиным пели – будь или не будь, делай хоть что-нибудь… Вот и ты – делай. Ты ведь потому и трясешься от страха, что не чувствуешь в себе сил для этого «быть»… Правильно?
– Ну да… Наверное.
– Вот и хорошо. И потому запомни – никто тебя на психологические подвиги здесь не обязывает. Да и не бывает в таких местах подвигов, уж поверь мне. Нельзя пилкой для ногтей дерево свалить. И никакой самый хороший психолог не научит ребенка жить без материнской любви. Правда, встречаются среди нашего брата некие умельцы, вроде как пыжатся доказать обратное… Только за этой напыженностью ничего и не стоит, кроме личных амбиций да болезненного пафоса. Терпеть не могу пафоса! Мне кажется, так честнее, что ли… Чтобы без пафоса. Как ты считаешь?
– Ой, я не знаю, Алена Алексеевна…
– Ладно, не отвечай. И без того я тебя загрузила, похоже. В общем, осматривайся пока, документацию всю посмотри. Привыкай, втягивайся. Поработаешь, а дальше сама увидишь – вдруг и в тебе этот горький особенный талант откроется? А не откроется – и ладно. Будешь просто работать. Честно и добросовестно. Договорились?
– Да. Договорились.
– Ну, вот и хорошо. Давай, допивай свой чай, я тебя по детдому проведу. Покажу, где и что.
«Где и что», показанные Кате Аленой Алексеевной, оказались совсем не теми ужасными картинками, что она нарисовала себе в перепуганном воображении. Не было там ни железных кроватей, ни грубых солдатских одеял. Наоборот, вполне приличные спаленки. В бело-розовых тонах девчачьи, более скромные мальчишечьи. И в коридорах никакого сиротского запаха кипяченого молока тоже не было. Наоборот, очень вкусно пахло чем-то мясным, домашним, аппетитным.
А в одной из мальчишеских спален ее поразило обилие икон на стенах, и она обернулась удивленно к Алене Алексеевне, спрашивая взглядом – что это?
– А… Здесь у нас христианин Марат Хабибуллин живет, – пояснила та ей уважительно.
– Кто… христианин? – глупо переспросила Катя, вытаращив глаза. – Марат Хабибуллин?!
– Ну да… А что делать? Не запрещать же. Такой вот у парня выбор. Надо уважать свободу вероисповедания.
Как ни пыталась Катя расслышать в ее словах хоть толику насмешливости – не получилось. Алена Алексеевна, почуяв, видимо, ее растерянность, сама пришла ей на помощь:
– Да ты особенно не удивляйся, Кать. Ничего, потом сама привыкнешь. У нас тут много чего странного есть. Вчера, например, педсовет собирали… И знаешь, на какую тему?
– На какую?
– Мальчик у нас один есть, Антон Романенко. Любитель по помойкам шастать. Выроет чего-нибудь там, на его взгляд, интересное и сюда тащит. Такой вот юный специалист по бытовому антиквариату. Или, как сейчас модно говорить, по винтажу. Вот мы и решали, что нам с ним делать. Мнения на двое разделились. Одни говорят – надо наказать и запретить, а другие – вроде как и бог с ним, пусть и дальше тащит. А может, он самовыражается так? Может, в нем талант присутствует какой-нибудь особенный и таким образом о себе сигналы подает? А мы загубим…
– И… что решили?
– Да пока ничего не решили. Может, само пройдет. О, а вот и самая ярая защитница Антона Романенко, познакомься, кстати…
Навстречу им по коридору шла маленькая, совершенно неопределенного возраста женщина в джинсовом костюме, с коротко стриженными волосами – с мальчишескими вихрами, лихо торчащими в разные стороны. Наверное, с утра не причесывалась. Может, недосуг было.
– Ларочка, познакомься, это Катя, наш новый психолог. А это Лариса – воспитатель в старшей группе, – представила их друг другу Алена Алексеевна.
Ларочка улыбнулась Кате довольно приветливо, хотя и успела оглядеть ее при этом всю, с головы до ног. Но без предвзятости оглядела, скорее, просто из любопытства.
