Лекарство от одиночества (СИ) - Юлия Резник
— Эля, там нужно взять цитовые…
— Бегу.
Работа закручивает. Ношусь как белка в колесе. Чуть посвободней становится лишь через пару часов. Я покупаю кофе в автомате и выскальзываю во двор. Здесь душно и влажно — только-только начался сезон, но почему-то на улице мне дышится легче, чем под кондиционером в сестринской. Отхожу подальше, чтобы побыть в тишине, спускаюсь по ступенькам, ведущим в подвал.
— Эля!
— Уф, Георгий Борисыч, нельзя же так людей пугать!
— А ты что такая пугливая? — смеется Бутенко, доставая из кармана пачку сигарет. Подкуривает и с таким наслаждением затягивается, что я невольно зависаю, зачарованно наблюдая за тем, как вспухают жилы на его бычьей шее. — Чего? — сощуривается он.
— Да как-то неожиданно, — отчего-то смутившись, бормочу я. — Слушай, Борисыч, а ты чего курить не бросишь?
— А зачем?
— Ну как? Ты ж врач!
— Вот поэтому и не брошу. Врачи, вояки и зэки — самые уязвимые в плане вредных привычек группы.
— Да ты что? А почему?
— Потому что закрытые, в них процветают подобного рода ритуалы. — Бутенко некоторое время глядит на тлеющий кончик сигареты и снова подносит фильтр к губам. Огонек пыхает, становится ярче, подчеркивая усталость, написанную на лице Георгия. Бедный. Могу только представить его нагрузку! Юрку я в такие моменты всегда стремлюсь пожалеть, отвлечь, расслабить — ванна, секс, массаж — в моем арсенале куча уловок. А Борисыч… Я даже не уверена, что видела его с женщиной. То есть кто-то у него наверняка был, но друзей он со своими пассиями никогда не знакомил.
— Так ты просто так ко мне в отделение забрела? Или Веру проведать? Она еще в реанимации, так что… Сорри. Даже для тебя никаких исключений, — рубит Бутенко, а потом, видно, считав на моем лице полнейшее недоумение, осекается. — Выходит, ты ничего не знала?
— Вера здесь? У тебя? В онко? — стою, открыв рот.
— Та-а-ак. Ясно.
— И что? Какой прогноз? Боже…
— Эля! Возьми себя в руки. Я тебе ничего не говорил.
— Да-да, конечно, — киваю я. — Вера упоминала, что обращалась к тебе. Ну, там… На яхте. Но заверила, что это обычная перестраховка.
— Так все говорят. И я рассчитываю на то, что ты меня не выдашь.
— Можешь быть уверен. — Стою пришибленная, качаю головой. — Тем более что все будет хорошо. Ведь будет?
— Я не бог. Откуда мне знать? — Бутенко тушит сигарету. — Диагноз поставлен на ранней стадии. Операция прошла хорошо.
— Ну, это неудивительно, — неловко отвожу взгляд.
— Учитывая дефицит кадров? Пожалуй, соглашусь, да. Ты, кстати, не надумала вернуться в универ?
— А ты при каждой встрече будешь об этом спрашивать? — отчего-то завожусь я.
— Естественно. Работать некому, а ты фигней страдаешь.
— Тебя послушать, так восстановиться в медицинском — раз плюнуть.
— А что, нет? У тебя там преподает свекровь.
Да. И поэтому я, будто бы между прочим, расспрашивала ее что да как. Было дело. По рассказам Любови Павловны выходило, что восстановиться на бюджет нереально. Все занято. А на платный… Юра, конечно, неплохо зарабатывает, но не настолько, чтобы мы могли без ущерба для бюджета семьи достать из карманов несколько миллионов. Хорошо, что я особенно ни на что не надеялась, когда это выясняла. Не пришлось разочаровываться.
— Можно было восстановиться на платный, но тогда наш бюджет лишится моей зарплаты и плюсом денег за обучение.
— Постой! А целевой контракт?
— Да кто ж мне его даст?
— У тебя муж завотделением.
— Борисыч, ну ты как будто Юру не знаешь. Он не станет поднимать связи, чтобы продвинуть жену.
— Почему? — изумляется Бутенко. А я молчу. Потому что и сама не знаю, как это объяснить, если сразу непонятно. Норма у каждого человека своя. То, что для Юры неприемлемо, у Георгия вообще не вызывает вопросов. Может, все дело в масштабе личности, я не знаю… Бутенко даже в голову не придет сверять свои действия с чужими представлениями о том, что хорошо, а что плохо, и на кого-то оглядываться. Настолько он… самодостаточен? Да, наверное. Непрошибаем? Сто пудов. Клал он на всех с прибором.
— Потому что все начнут это обсуждать.
— И что?
— Ай, — злюсь я, — вот женишься — и поймешь.
Ставя жирную точку в нашем разговоре, у меня звонит телефон. На Белова большая авария с участием грузовика, нужно срочно готовить операционные. Заходим около двух, выползаем в полдвенадцатого ночи.
— Боже, Мишка!
— Его мама забрала, — хрипит Юра, отрываясь от бутылки с газировкой. — Я еще в обед позвонил.
Он позвонил, а я забыла! Работа с Клепиковым вытянула из меня все соки. Он волновался, психовал, и заряжал своим неврозом всю бригаду. Я так вспотела под костюмом, что мокрые даже трусы.
По дороге домой жалуюсь мужу.
— Эль, давай не о работе, а? Хоть дома…
А я ведь киплю. Мне надо выговориться. Раньше Юра это понимал. Что изменилось? Спросить? Так ведь он устал, о чем ясно дал мне понять. Глотаю невысказанность и обиду. Так часто в последнее время глотаю… Опять осадок. Мысли скачут, перепрыгивают с одной на другую. Вспоминаю о Вере. И почему-то об олигархе. Интересно, он устроил свою девочку в театр? Наверное. Уж ему-то точно похрен, что об этом скажут. А ей? Ей не западло понимать, что без протеже Вершинина топталась бы она в кордебалете до скончания века? Но мне ли ее осуждать? Если бы Валов выбил у больницы деньги мне на учебу, я бы тоже не отказалась. Но он не станет. Может, потому из меня и сочится в таком обилии яд? От зависти? Стыдно… И надо или самой как-то попытаться пролезть, или перестать мечтать! В конце концов, сколько можно? Мне двадцать восемь лет! Уже взрослая девочка. Женщина, мать. Наверное, надо смириться, что жизнь пошла чуть по другому сценарию, и радоваться тому, что есть. Но за завтраком я все же зачем-то спрашиваю у свекрови:
— Мам, а сориентируйте, куда мне лучше обратиться по поводу восстановления в университете?
Юра давится кофе:
— Ты хочешь восстановиться?
Сижу как на иголках под прицелом трех пар уставившихся на меня глаз.
— Я подумываю об этом. Правда, не уверена, что получится.
— Ох, Эля, столько лет прошло… Я даже не знаю, — лепечет свекровь.
— Так я вас ни о чем и не прошу. Сама все узнаю.
