Наизнанку - Евдокия Гуляева
– Ты и сама хорошо это знаешь!
– Откуда мне это знать?! Скажи мне!
– Шлюха! – зло шипит он. – Моя мать – шлюха, и ты, похоже, тоже! Но с меня хватит её одной! Я не позволю этого в моем доме! Ясно?! Хочешь творить такое, убирайся вон!
Меня душили слёзы, но вовсе не от обиды: ничто не сводит с ума так, как правда. Почему-то мне было очень жалко того маленького мальчика, мама которого прыгала из кровати в кровать от одного мужика к другому, пока дорогущие простыни ещё пахли потом предыдущего.
Я думала, что Хантер сейчас развернётся и уйдёт, но он продолжал стоять, нависая надо мной.
Внезапно его агрессия обрушилась на меня единственной фразой:
– Посмотри на меня!
И сразу смягчилась более тихим:
– Посмотри. Мне. В глаза.
Теперь шёпотом:
– Посмотри…
Я чувствую его взгляд, вздрогнув, медленно поднимаю ресницы.
– Катерина… – он почти стонет моё имя дыханием.
А уже в следующую секунду мы прикасаемся друг к другу… и делаем это губами. Одно легчайшее, будто случайное касание, и вот его лоб уже тяжело упирается в мой.
Вдох. Выдох через приоткрытый рот. И он ловит его своими губами.
Снова целует. Не жёстко, не кусая в кровь, как пишут в книжках. Нет! Его губы мягкие, но требовательные.
Лизнул мою нижнюю, а потом с нежностью втянул в свой рот верхнюю – одно единственное захватывающее-посасывающее движение, и Хантер замирает, не отрывая своих губ от моих.
Его дыхание – полнейший бардак, сумасшедшее, одержимое в предвкушении, несмотря на явные усилия успокоиться и унять лихорадочные вдохи и выдохи.
И, конечно, его глаза открыты, как и мои.
Тянусь к нему на носочках, чтобы стать ещё ближе, и снова целую его губы. Много. Долго. Жадно. Так, чтобы нацеловаться уже, наконец.
Он обхватывает обеими ладонями моё лицо и, закрыв глаза, целует в ответ со всем напором, какой только можно себе представить: с чувством обнимая мои губы своими, прижимаясь и отпуская, едва касаясь их языком или давая ощутить его настойчивость; приглашая открыться, поддаться, впустить его в себя.
И я отвечаю. Хантер тихо стонет в мой рот и углубляет поцелуй.
Но всё так же резко закончилось, как и началось. Мои глаза открылись, чтобы столкнуться с реальностью, увидеть затуманенный взгляд серых глаз, и ускоренно возвращающееся в них сознание.
– Прости…
Он даже не потрудился закончить фразу, оборвал её и, резко развернувшись, быстро исчез за дверью кладовой.
А я прижала руку к распухшим от поцелуя губам и не знала, за какую из сотен мыслей в собственной голове теперь ухватиться.
Простить?
За что? За ласку? За самый чувственный, невероятный и трепетный поцелуй в моей жизни?
Или за кричащее звание «шлюхи» в его доме?
Странная вещь: меня только что умопомрачительно целовали, а я стою, подперев спиной дверь, и… плачу!
Не из-за «шлюхи».
Не из-за скандала и несостоявшейся для меня вечеринки.
А из-за первого в своей жизни поцелуя, со вкусом перечной мяты, от которого у меня подогнулись колени; от тихого мучительного стона на моих губах; от первой эрекции, что ткнулась мне в бёдра; от того, как о воспоминании об этом моё сердце бьётся о рёбра, отдаваясь гулом в висках, животе, в самой нижней его части, где сладкая тяжесть стекает вибрациями в ноги.
Глава 8
В ту минуту, когда я проснулась следующим утром, мой день был уже отвратительный.
Тишину нарушил тихий стон, нет, скорее мой жалобный скулёж, и я зарылась лицом в подушку, потому что передо мной живо встали вчерашние моменты моего унижения: ещё мгновение назад его жадный рот на моих губах, и вот мы уже стоим, смотря куда угодно, только не друг на друга в течении нескольких болезненных секунд; а потом Хантер резко разворачивается и уходит, так хлопнув дверью, что в кладовой дрожат стены.
В его зрачках – злость в моих – он. И разозлился потому, что посчитал поцелуй ошибкой. И это очевиднее самых простых истин.
Хотя, чего я ещё ожидала?
Да, ему понравилось. Не более. Но возбудить Хантера не великое дело. Уж мне ли не знать, что он способен переспать с девушкой и после этого сразу выставить её из дома, а уже на следующий день щедро дарить свои симпатии другой.
Было, кажется, около половины шестого утра (да, я пролежала без сна почти всю ночь, пытаясь найти изъяны в идеально отштукатуренном потолке), когда я окончательно поняла, почему мне так скверно. От щекотящего ощущения неправильности, на которую указал мне именно Хантер, остановившись, словно опомнившись, кого всё-таки он выбрал из толпы сногсшибательных доступных красавиц.
Даже одно такое предположение вызывало лёгкую усмешку!
Как же, наверное, он развлекался за мой счёт, в деталях рассказывая своим друзьям о том, что между нами произошло!
Черт! Уууу! Это проклятая мысль сводила меня с ума, выворачивала внутренности и вызывала кожный зуд.
НЕТ! Нет! И еще раз:
– Нет, – тихо проговорила я самой себе, но тут хоть ещё сто раз повторяй, хоть щипли себя до синяков, а толку не будет. Правда жизни. – Вот же дура!
Признав это, из головы моментально вылетели все фантазии и ожидания.
По лицу скатилось несколько слезинок. Еще нет и восьми часов, а я уже плачу.
«Ну и ну, хорошенькая жизнь», – подумала я и вытащила себя из кровати.
Запрыгнув в привычные джинсы, я прихватила форменную одежду с собой и украдкой выглянула из кладовой. Никого. Кухня в этот час была привычно пуста. По всей видимости это помещение не пользуется большим спросом ни у жителей этого дома, ни у гостей. А вот бардак в ней по обыкновению был. Но в этот раз я позволила себе пройти мимо и оставить работы для незаметной Агнес.
Прошмыгнув в холл, я, впервые за всё время проживания здесь, остановилась напротив огромного зеркала. Придирчиво осмотрела себя, сразу заключив – обыкновенная. Невысокая девушка со светлыми, словно выгоревшими на солнце, собранными в низкий тугой хвост волосами; с длинной хрупкой шеей, торчащими острыми ключицами, и трогательными, словно рудименты крыльев, острыми лопатками. Простая. Без грамма декоративной косметики, на которую попросту нет денег.
Неудивительно, что Хантер усомнился в моём возрасте.
Худенькие плечики тут же опустились.
Прозвучавший несказанно громко, казалось, на весь ещё спящий дом, дверной звонок заставил меня подскочить на месте.
Я действительно испугалась. Нервишки-то сдают!
Подошла, потянула за ручку. На пороге стоял субтильный посыльный, согнутый под тяжестью огромного букета цветов.
– Вы – Очаровательная Ина?
– Хм… – только и смогла выдавить из себя,
