Самые близкие - Слава Доронина
В жизни бы не подумала, что при такой огромной и дружной семье, всегда готовой поддержать, я столкнусь с одиночеством и непониманием. Даже Эрик-младший, и тот сегодня довел меня до слез. Сказал, что я эгоистка, которая думает только о себе: должна была сразу приехать домой, узнав, что что-то не так с беременностью и, возможно, со здоровьем. Мама его резко осадила и попросила вообще меня не трогать. Никак.
Временами старший брат даже эмоциональнее, чем я. Понимаю, Эрик беспокоится, но мне сейчас и своих переживаний хватает, чтобы думать о ком-то еще.
И без того глаза постоянно на мокром месте. Сердце болит из-за того, что я не могу никому озвучить, почему вынуждена переживать бурю внутри себя в одиночку. К тому же раскаиваюсь из-за недавней истерики и тех кошмарных слов, что наговорила Андрею. Лучше бы меня не будили и он просто посидел со мной, пока сплю, а потом уехал.
Опять обрушиваются воспоминания, а следом эмоции, которые мучают, потрошат, душат и не дают покоя. Сейчас бы я вцепилась в руку Андрея, попросила его не оставлять меня, потому что на самом деле очень страшно. Толком даже не смогу объяснить это чувство. Какая-то непрекращающаяся и растущая тревога, которая не знает никаких границ.
— Мам, — зову тихо. — А ты бы прервала беременность, если бы узнала, что у ребенка обнаружены серьезные патологии?
— Не понимаю, почему ты отказываешься от повторных анализов, — уходит она от прямого ответа. — Что за принципиальность, Яна? Одно УЗИ при поступлении в больницу далеко не показатель. А если у ребенка действительно есть какие-то патологии, не совместимые с жизнью, то родить малыша и наблюдать, как он умрет на твоих руках — верх безумия. Это я тебе как мама четверых говорю. Такого ужаса ни одной женщине не пожелаю пережить. Я ведь не могу силой тебя заставлять проходить какие-то обследования, ты должна сама этого захотеть. Никто на тебя не нападает, ни в чем не винит, мы все пытаемся защитить тебя и помочь. Так всегда было. И будет. Кто бы ни был отцом твоего ребенка.
По коже бежит озноб от того, каким тоном мама произносит последние слова и как внимательно при этом на меня смотрит. Будто знает правду... Но это исключено. Андрей точно не признается в нашей связи, а сама я побоюсь еще раз поддаться эмоциям и сказать лишнее. Особенно после всего, что вывалила на Ковалёва в момент безумной горячки.
— Вы давите на меня. Все по очереди. С позавчерашнего дня. Может, попросите врача ввести меня в глубокий сон и проведете ряд обследований, пока сплю? А потом, если что, и роды вызовете. Без моего согласия, — ощетиниваюсь я, хотя никто на меня сейчас не нападает.
— Яна... — как-то обреченно вздыхает мама. — Девочка моя, ну что ты такое говоришь? Не узнаю тебя в последнее время. Мы все хотим тебе добра. Тебе и твоему ребенку. Я всего лишь настаиваю на том, что для вас будет лучше. А лучше будет провести полное обследование и знать, к чему быть готовым. Папа тоже так считает.
— В таком случае лучшим будет, если вы просто поддержите мое решение. Беременность не входила в планы, но я рожу этого ребенка. Здорового или больного, все равно. Не я первая и не я последняя, кто сталкивается с подобной ситуацией.
Мама опять вздыхает, заламывая руки.
— И вообще, когда меня выпишут? Хочу домой. Мне необходимо вернуться к занятиям.
— В Калининград? Ты серьезно?
— Да, — уверенно отвечаю.
А еще я хочу увидеть Андрея. Не понимаю, почему родные молчат и не отвечают на вопросы, где он и как у него дела? Надеялась, что увижу его, когда проснусь. Я бы извинилась, что наговорила глупостей про несуществующего парня из клуба, и сказала правду.
С самого детства бурно реагирую на Андрея. Сначала поддамся безрассудству, а потом сожалею об этом. Порой эти эмоции как цунами, которое невозможно остановить. А после того, что между нами произошло, все ощущается в разы острее.
Ответить мама не успевает: на пороге появляется Ильмира.
— Здравствуйте. Не помешаю?
— Нет, ты очень даже вовремя. Проходи, — кивает ей мама и берет свою сумку. — Побудешь с Яной, пока я отойду по делам?
Нервно закатываю глаза. Обращаются как с маленькой. Сидят возле меня третий день подряд, не оставляют одну, словно я не беременная, а тяжелобольная. Непросто, наверное, между больницами мотаться? Уж поместили бы нас дедом в одну да не мучались.
— Побуду, конечно, — отзывается Ильмира.
— Ты к бабушке? Почему она мне не звонит?
— Ей сейчас некогда, — на лету отвечает мама. — Отдыхай, Яна. Я через несколько часов вернусь. — Она ненадолго задерживает взгляд на Ильмире: — Спасибо.
Дверь за мамой закрывается. Подруга подходит к кровати и, сев на стул, берет меня за руку. Легонько ее поглаживает.
— Не понимаю, что происходит, — едва не плачу от досады. — Все напряженные, подавленные. Я вижу, что-то не так. Может, дедушке стало хуже или еще какая-то причина? Никто мне ничего не говорит. Еще и Эрик был сегодня взвинченный. Я брата таким никогда не видела. Янис не приходит. Три дня здесь лежу, а ощущение, что неделю. И все меня избегают. Ты вчера выходила с мамой из палаты, когда мне ставили капельницу. О чем вы говорили?
Ильмира неопределенно пожимает плечом.
— Твоя мама поблагодарила, что прихожу и поддерживаю тебя. Как твоя Бусинка поживает? Толкается?
— Притихла. Раньше такая активная была...
— Яна… — неуверенно начинает Ильмира. — Ты только в штыки не воспринимай мои слова, но, может, послушаешь родных и сдашь анализы еще раз? Все-таки здесь столица, твоя семья с возможностями. Вдруг отклонения не такие серьезные? Это придаст тебе сил. Ты еще и со сроком маму, оказывается, обманула. Она вчера уточняла у врача, и он ответил, что есть сомнения на этот счет. Я чуть сквозь землю не провалилась от стыда, потому что не знала, что сказать. Чувствую себя предательницей, что промолчала...
Повисает долгая пауза. Я уже и сама думаю сдаться и пройти обследование заново.
Вздыхаю и решительно киваю:
— Хорошо. Я вынесу этот кошмар снова. Но в последний раз. На большее меня просто не хватит. Еще немного, и сломаюсь. Особенно если услышу все то же самое,
