Измена. Бес в ребро - Лана Полякова
Я проваливалась в воспоминания на каждом шагу.
Здесь, дома, в этой квартире, всё, куда не кинешь взгляд, было сделано Сережиными руками. Сидела сейчас на диванчике у открытого окна на балконе и вспоминала, как мы вместе утепляли этот балкон.
Было лето. Те редкие августовские дни в городе, когда внезапная южная жара маревом окутывает всё. На улице резко пахло нагретым асфальтом и казалось, что он вот-вот расплавится. Горячий, сухой воздух висел над крышами домов шапкой. Ни ветерочка, ни сквознячка. Ошалев от кондиционированного воздуха, ныряешь в этот жаркий и плотный городской поток на улице, будто в море. И моментально покрываешься весь испариной. Словно в сауне.
В такие дни по улицам города ехали поливальные машины и брызги воды расцветают радугой, моментально испаряясь.
Я стояла тогда на кухне, прислонясь к стене, и не могла отвести глаз от напряжённой, голой, блестящей от пота спины моего мужа. Перекатывающиеся мышцы двигались под загорелой кожей, бугрились, когда Сергей с силой надавливал, или, наоборот, поднимал что-то на полу балкона.
Помню до сих пор, как он вздрогнул и как побежали мурашки по его плечам, когда я положила на них свои ладони. Каким горячим он был. Казалось, что можно обжечься. И если не отрывать ладоней, то его жар проникал к самому моему сердцу.
Я помнила, как мыла свежезастекленный балкон, стоя на лесенке в домашнем платье. И горячий август опалял мою кожу. Помню, как Серёжа смотрел на меня, сидя на этом самом диване. Жарче, чем август. И как тихонько дрожало всё внутри меня от предвкушения. Какими огненными были его чуть шершавые ладони.
Девочки были тогда в доме у Сережиных родителей. Это был, похоже, последний год, когда можно было оставить их там на всё лето.
— Мам, там к нам пришли, — ворвалась Оля в мои воспоминания.
Двадцать третья глава
В коридоре, заполняя собой всё свободное пространство, обнаружился шумный и громкий Тимур. С гигантским букетом и с гигантской корзиной. Плетёной. Такая огромная плетёная корзина. Для грибов, к примеру. В похожей мы в доме на даче лук хранили. Даже для моего рукоделия с клубочками и образцами вязания корзина была поскромнее.
Он размахивал и тем и другим, грозя порушить, что плохо приколочено. Шумно здоровался. Восхищался девочками-красавицами. Отыгрывал роль. Картина в моём слишком тесном для него доме: Тимур и его чувство меры.
Тим всегда был очень артистичным мальчиком. Помню, как он читал нам свои стихи. Сверкая чёрными очами. Картинно заламывая руки и запрокидывая голову.
Где-то в классе восьмом он превратился из пухленького чернявого парнишки в высокого, тощего, немного нескладного юношу. С печальными глазами в ареоле длиннющих ресниц. И ярким, выбивающим все предохранители артистизмом. Ему бы на сцену. Или в цирк.
Врубелевский демон во плоти. Незнакомые с ним ранее, восторженные чувствительные барышни со всего района вздыхали по этой красоте.
Теперь же он изрядно возмужал. Растерял свои буйные кудри и приобрёл небольшой живот, плавно переходящий в грудь. И деловую хватку. Похоже.
Сложно было представить моего соседа по парте владельцем клуба.
— Давно я не был у вас в гостях. — Прогрохотал он.
— Со школы. И со списанных домашних заданий. Только тогда ты вёл себя потише. — Ответила я
— Так, у тебя же мама, завуч школы. Вот и приходилось быть приличным и тихим мальчиком. — Засмеялся Тимур.
— Проходи уже, — улыбнувшись в ответ пригласила я его.
— Так и думал, что ты живёшь всё там же. И не прогадал. Принимай гостей! — С непонятно откуда взявшимся акцентом вновь начал говорить сын профессора философии и учительницы английского языка.
Тим выдал букетище Ире, хотел всунуть корзину Оле, но, смерив её скептическим взглядом, не рискнул и потащил этот груз на кухню сам.
Там стал шумно и с представлениями балагурить. Извлёк из корзины длинную дыню-ракету, гранаты и манго. Требовать стал чай, внимания и заботы. Шутил с девчонками.
По опыту общения знаю, что лучше дать ему возможность отыграть свой спектакль до конца. Пусть развлекается.
— Как твоё здоровье? — Начал он обязательную программу.
— Издеваешься? — Усмехнулась я.
— Как родители? — Продолжил он.
— Живы, Тим. Старики совсем.— Ответила я.
— Далеко живут? — Поинтересовался Тим.
— Рядом, в квартире бабушки, помнишь здесь, дворами. А твои как?
— Мама умерла три года назад. Отец здоров. Женился. — Тим нахмурился и отвёл глаза.
— На молодой?
— На молодой.
— Муж твой когда домой придёт? — Со вздохом спросил Тим, отодвигая чашку из-под выпитого чая и тарелку из-под съеденного торта.
— А зачем он тебе? — Удивилась я.
— Разговор у меня к нему. Хочу с мужчиной, отцом семейства говорить. — Ответил он.
— Говори со мной.
— Во-первых, прости. Лена, по-идиотски получилось. Извини. Я этого дурака, что тебя обидел, в тот же день выгнал. Чтобы не позорил собой моё заведение. Придумал тоже — нашёл хулиганку. — Сказал Тимур.
— Когда он не пускал меня к моей девочке он, по твоей версии, уже не работал у тебя? — Спросила я.
— Давай не будем ссориться. Работал, не работал, какая разница. Нанёс он тебе ущерб по своему желанию, а не по требованию клуба. — Сказал мой одноклассник, наклонившись вперёд.
— Допустим, — усмехнулась я, откинувшись на спинку стула.
— И все претензии, что мой управляющий выставил к тебе, я тоже отозвал. Что нам мелочиться, правда? Что мне с тебя за такую ерунду деньги брать? Не по добрососедски это. — Продолжил Тим.
— Так, мне там насчитали на три листа. Я же тебе разрушила там всё. — Сказала я.
— Ай, не обижайся на дурака. Инициативный дурак — нет ничего хуже, — сверкнул Тим на меня чёрным глазом.
— И что ты хочешь? Зачем пришёл, Тимур Ахметович. — Я выпрямилась на
