Первая любовь (СИ) - Князева Мари

— А ты почему не кушаешь?

— Я не ем такое. Эта пища замусоривает организм шлаками и токсинами.

— В самом деле? Домашние булочки?!

— Да. Если хочешь, я тебе потом подробнее расскажу.

— Очень хочу! Ну что? Завтра на том же месте в тот же час?

— Прям завтра? — удивилась она, но глаза ее опять засияли. — Ты уверена?

— Было здорово. Спасибо тебе огромное… Дина, а… сколько обычно твое занятие стоит?

Она нахмурилась:

— Зачем тебе?

— Я… мне неловко, что ты со мной запростотак занимаешься…

— Даже не думай! — резко оборвала она меня.

— Хорошо. Но если я могу для тебя что-нибудь сделать, пожалуйста, только скажи.

— Ладно, — Дина улыбнулась, а потом вдруг обняла меня и, как мне показалось, тихонько всхлипнула.

Я хотела спросить ее, что случилось, но едва наши объятия разомкнулись, как меня со спины окликнул знакомый мужской голос…

Я испугалась, что Глеб сейчас устроит конфликт с моей новой подругой, намеренно или нечаянно оскорбив ее каким-нибудь неосторожным словом или жестом, но выражение его лица оказалось на удивление миролюбивым.

— Здравствуйте! — сказал он Дине и даже чуть заметно улыбнулся.

— Привет-привет, — прищурилась она, улыбнувшись намного заметнее.

— Дина, это Глеб, мой друг, — поспешила я их представить друг другу. — Глеб, это Дина, моя подруга и наставница. Сенсей. Гуру.

Мы с ней синхронно негромко рассмеялись, а парень сказал:

— Очень приятно.

— Взаимно, — кивнула Дина. — Что ж, доброго дня тебе, Глеб.

Он тоже веживо попрощался с ней, а потом схватил меня за руку и потянул прочь.

— Ты пришел за мной? — спросила я его, когда мы свернули на другую улицу.

— Можно и так сказать…

— Мы так не договаривались…

— Я… устал ждать.

— А! У тебя, наверное, дела! В следующий раз можешь просто уйти, я не обижусь, честное слово! Я же знаю, что ты работаешь…

— Нет. Я не хотел уходить. Я хотел увидеть тебя. Ну и Дину твою заодно.

— Зачем?

— Удостовериться.

— В чем?

— Что рядом с ней ты в безопасности.

— Удостоверился?

— Ну… не то чтобы на 100 %, но особых опасений она у меня не вызвала.

Я рассмеялась, запрокинув голову:

— Ну ты Шерлок Холмс! И что, разрешаешь мне с ней дружить?

— Ладно, дружи.

— Ну, спасибо! — я потянула руку, чтобы освободиться от его хватки. — А мне-то казалось, я взрослый самостоятельный человек. Уж по крайней мере не зависящий от тебя…

Но Глеб мою руку не отпустил:

— Да ты чего, Манюнь? Ты пошутила, я подыграл…

— Точно? — я надула щеки.

— А даже если и нет, ты думаешь, я из каких соображений действую?

— Из каких?

— Сначала ты ответь, как считаешь.

— Ну… я не знаю, а вдруг ты просто ревнуешь!

Глеб залился краской, и этот румянец так шел к его загару…

— В… каком смысле? — уточнил он с запинкой.

— Ну, знаешь, бывает такая дружеская ревность, когда тебе хочется, чтобы твой друг дружил только с тобой.

Вообще-то, это я сама ее придумала, но разве это важно?

— Детский сад какой-то! — фыркнул Глеб.

— Ну почему? Мы ведь с тобой были… не разлей вода, а потом долго не виделись — поэтому тебя могла одолеть жадность. Как люди, которые голодали в своей жизни, не могут потом перестать прятать еду.

Это мне тоже дядя Сергей рассказывал. Неиссякаемый источник диких историй о жизни.

— Марусь, не выдумывай, — отмахнулся Глеб, но я не могла остановиться, пока не закончу мысль:

— Да послушай. Может, ты и сам этого не понимаешь, но я вот что хотела сказать: тебе не о чем беспокоиться. Я теперь большая и уже не исчезну. У нас есть телефоны, и мы даже можем путешествовать самостоятельно. И никакая Дина или тем более Денис нашей дружбе не помешают!

Я потянулась к нему, чтобы обнять, а он скрутил меня, будто хотел выжать сок — я даже закашлялась:

— Нет, Глебушка, так не получится! Я ж не цитрусовая! — сдавленно пробормотала я, умудряясь еще и хихикать по пути. — Из меня только смузи можно сделать…

— Чего? — переспросил он, ослабляя хватку.

— Я говорю, ты так из меня ничего не выдавишь. Только задушишь. И будет у тебя вместо подруги хладный труп.

Он чуть отстранился и отвел с моего лица волосы. И стал так смотреть на него, будто хочет дырку прожечь взглядом, особенно на губах. Я снова захихикала, на этот раз смущенно:

— Ну ты чего? Пойдем. Сосисочки ждут…

— Да, пошли… — он нахмурился и закусил губу. А потом поймал мою руку. Его ладонь стала еще горячее — прямо огонь.

— У тебя температуры нет? — спросила я, опасаясь, как бы на моей нежной коже не осталось ожогов. — Ты горячий такой… аж страшно.

— Да, возможно, я болен, — пробормотал он как бы про себя.

— О, тогда тебе надо в постель, а не болтаться по деревне в поисках меня!

— Мне без тебя еще хуже. Тревожно слишком.

— Глеб, расслабься, пожалуйста. Я ведь как-то выживала эти восемнадцать лет…

— Ума не приложу, как. Может, бабушка следила за тобой целыми днями?

— Вовсе нет. И мама тоже. Я сама. Я живучая, на самом деле.

— И тебя никто не обижал? Я имею в виду, вот ты поверила человеку, общалась с ним, дружила, а он гнилым оказался?

Я пожала плечами:

— Не припомню такого. По крайней мере, среди близких друзей.

Глеб вздохнул.

Вскоре мы с ним вошли в его калитку. Там нас встретил пес дворовой масти и двое детей: десятилетний Лева и восьмилетняя Леночка. Я как следует разобняла и расцеловала их, и Глеб следил за этим процессом, не отрываясь.

— Какие вы большие! — вздохнула я умиленно. — Лена, я тебя только воот такой крошкой помню. — Я показала руками предмет сантиметров тридцать в длину.

— Ну, — кивнул Глеб, — а теперь вон какая кобыла вымахала!

— Ну ты скажешь! — легонько толкнула я его в плечо. — Леночка просто принцесса, балерина… тонюсенькая!

Девочка в самом деле была очень худенькая, да и ростом небольшая. В коротких, заштопанных, выцветших леггинсах, из которых явно давно выросла. Выгоревшая майка с котенком. Стоптанные еще предыдущими четырьмя поколениями Стрельниковых шлепки, универсального черного цвета. Но личико симпатичное, и аккуратно заплетенные русые косы. Лена смотрела на меня с искренним интересом и восхищением.

— Какие у тебя красивые волосы! — пролепетала она. — Как солнышко, горят.

— Хорошая у тебя невеста, Глеб, — вдруг сказал Лева.

Его старший брат поперхнулся и закашлялся, бросив на меня смущенный взгляд.

— Это потому что я часто бегаю к тебе, они решили… — попытался он оправдать высказанное предположение.

Я улыбнулась:

— Понятно! Лев, мы с твоим братом просто друзя.

— Вы что, не поженитесь? — ахнула Лена расстроенно.

— Нет, — покачала я головой. — Нам и так хорошо.

— Глеб, ты не женишься на Маше? — в последней надежде спросила Лена у брата.

Но он ушел от ответа:

— Так, дайте-ка нам пройти, мы вообще-то завтракать собирались…

В доме у них было просто, но чисто, как и прежде. Пахло едой, деревом и рабочей одеждой. Я разулась, вымыла руки детским мылом — древний сельский умывальник стоял прямо в прихожей — и вошла в кухню. Там суетилась мама Глеба, Татьяна Васильевна. У нее было такое сосредоточенное и немного усталое, но очень доброе лицо.

— Здравствуй, Машенька! — поприветствовала она меня. — Как ты поживаешь, моя хорошая? Глеб сказал, ты в институт поступила?

— Да, на ин. яз.

— Вот умничка какая! А он, оболтус, не хочет учиться. Может, хоть ты его образумишь?

— Постараюсь! — кивнула я и улыбнулась другу.

Татьяна Васильевна выдала нам заварку, кипяток, творога и блинов. И варенья, конечно. Моего любимого, вишневого без косточек. И ушла. Мы остались вдвоем.

— Твоя мама права, — осторожно начала я, закручивая две ложки творога в блин. — Насчет учебы.

— Маш, не начинай, пожалуйста, — вздохнул он. — Я все уже решил. Учиться пойду оттуда.

— На военного.