Дым (СИ) - Саммер Катя

— Эй, а кто тут у нас Золушкой подрабатывает?

— Я Солуска! — выдает довольная моська, и я улыбаюсь сквозь слезы.

Дым подсаживает малышку, чтобы та протерла чудо-тряпкой кухонные шкафы, скользит по мне взглядом, но затем резко возвращает его. Ставит Лису на ноги и подходит ближе.

— Все в порядке?

Быстро-быстро моргаю, чтобы высушить чертовы слезы, и киваю так, что голова, кажется, отлетит. Только он не верит мне, я уже заметила: он всегда поджимает нижнюю губу, когда ему не нравится то, что слышит.

— Я бываю резок, работа обязывает, — объясняется спокойным голосом. — Я не хотел тебя обидеть. Спасибо за то, что сделала, но лучше направь все силы на себя и свое здоровье. Тебе это нужнее.

Мне никто, кроме папы, никогда не говорил подумать о себе. Наоборот, все твердили, что я слишком мало думаю о них, что я недостаточно для них делаю, не так люблю и все в духе.

— Хорошо, — стараюсь ответить уверенно, хоть и перестала дрожать буквально сейчас. Перед Дымом совсем не хочется выглядеть испуганной овечкой, он не оценит.

А с каких пор мне интересно, что решит?

Пока ломаю голову, тот уже достает из холодильника сэндвич и кусает его на ходу. Вместо того, чтобы доесть вчерашнюю бесподобную курицу, я ведь могу и разогреть. Отвлекает от путаных мыслей очередной звонок Аси, он же возвращает в реальность, где Дым и без меня справится. Кто я вообще такая, чтобы лезть к нему? Он дал мне крышу над головой, душу-то не открывал.

Следом меня зовет Лиса, за что я благодарна ей до луны и обратно. Предлагаю малышке карандаши, раскраску и стараюсь следить, чтобы та не решила устроить художества на стенах. Не должна, но мало ли.

После того, как мы выбираем рисунок — три всеми любимых кота на прогулке, я решаю-таки набрать Вознесенских, чтобы извиниться и узнать, какой мне вынесли приговор. Долго слушаю гудки, но никто не отвечает. А когда смотрю в экран на списки несохраненных номеров, понимаю, что не хочу восстанавливать старый. Какой смысл? Кому он нужен, кроме рекламы стоматологий? Маме? Ха-ха, мама мне не звонит. Она вообще никому не звонит, только мантры слушает вечно.

Жаль, конечно, что клиенты потеряют меня, но, если понадобится, я многие телефоны знаю наизусть, а самые важные записала в блокноте. Остальные при желании тоже достану. Потом, не сейчас, я все равно несколько дней не смогу работать.

Нахожу в интернете номер «Квадрата» и, дозвонившись, объясняю ситуацию Полине, администратору. Она обещает прикрыть меня перед Скелетиной, но только до среды. И это намного больше, чем я могла рассчитывать. С улыбкой засматриваюсь на Лису, которая, высунув язык наружу и сдвинув бровки, уничтожает карандашами лист бумаги. У нас так давно не случались подобные выходные, что я уже и забыла, как волшебно это может быть.

— Мама, — зовет Лиса и затем шепчет на ухо: — А мосно дядя посалник будет моим плинцем?

Я застываю, потому что именно в этот момент встречаю его взгляд. Переодевшийся Дым появляется в зале, объединенном с кухней, и смотрит во все свои серые глаза. Я многого в жизни не понимаю, знаю, что неважно разбираюсь в вербальных сигналах, но разгадать, о чем думает этот мужчина сложнее, чем понять код самого да Винчи.

— Конечно. — Я целую Лису в макушку и пытаюсь укусить за ухо под ее звонкий смех.

Все лучшее детям.

— Будешь чай? — облако мыслей рассеивается от низкого голоса.

— Нет, спасибо, — слишком быстро отвечаю я и тут же пытаюсь исправиться: — Выпила кофе. Надеюсь, ты не возражаешь.

Опускаю глаза, но через силу снова поднимаю на него.

— А я, пожалуй, выпью, — игнорирует мои слова. — Как ты себя чувствуешь?

Он подходит ближе, садится на подлокотник дивана, в то время как Лиса, наоборот, вскакивает и начинает кружиться под музыку из любимой рекламы про младенцев.

— Хорошо. Прополоскала и запшикала горло лекарствами, которые ты купил, надеюсь, обойдется. Если бы это была ангина, я бы уже не смогла говорить — у меня всегда так. Наверное, ты прав, и мне нужно было просто хорошенько поспать.

Дым кивает, глядя на меня сверху вниз, а я, кажется, чувствую, как кровь в венах начинает циркулировать быстрее. Я знаю, что стремительно краснею, точно распознаю жар, который растекается по рукам-ногам и устремляется к лицу. Срабатывает аварийная система, и я напрягаюсь в один миг. Потому что мне слишком хорошо, а это значит — жди беды.

И она всегда приходит, если ее очень ждешь.

Резко дергаю головой, словно предвещаю, что случится. Вижу, как Лиса, забравшись на стул, тянет ручки к электрическому чайнику, из которого идет пар. И уже знаю, что будет дальше.

Я двигаюсь точно молния: мимо Дыма, мимо барной стойки. Один выпад, второй. Вот Лизка берет двумя ладошками закипевший чайник, только приподнимает и вскрикивает, потому что горячий. Она выпускает его. Тот со стуком кренится на бок, вода разливается по столу. Я не думаю, подставляю руку и со всей силы швыряю чайник в раковину. С громким звуком. С шумом в ушах, мушками перед глазами и диким ужасом, застрявшим меж ребер.

Не думать, не думать, не думать, обожглась ли Лиса, ударилась или упала. Блок. Стиснув зубы разворачиваюсь, слышу плач будто издалека. И с протяжным стоном выдыхаю, совершенно не контролируя себя и звуки, которые издаю.

Дым рядом. Он одной рукой держит Лису за подмышки, другой бросает кухонные полотенца на стол и на пол.

— Черт, Юна!

Лишь после его слов замечаю, как покраснела моя рука. Она трясется, но я не чувствую боли. Шок это или что — я не знаю. Единственное, что меня волнует: Лиса в порядке, она не обожглась.

— Не реви, — говорит Лисе, когда та всхлипывает и готовится раскричаться от испуга. Без грубости, но так, как я никогда не умела. Так, что она слушается, и вмиг дрожащие губки перестают дрожать.

Приземлившись на свои две, малышка шмыгает носом и отбегает к дивану, где прячется в подушках. Она чувствует, что набедокурила, с этим у нее проблем нет. Но я не хочу, чтобы ощущала себя виноватой. Я обязательно скажу ей, что она не причем, когда…

— Ауч! — шиплю, потому что Дым засовывает мою кипящую руку под воду. Это отрезвляет. Замечаю морщинки в уголках серых глаз. Он злится? — Прости, — тотчас слетает с губ. — Прости, это все моя вина, я не предупредила, что так может быть. Ты у себя дома захотел чай, а я… Я просто пью все холодное, Лиса привыкла, что можно трогать все. Чайник у нас стоит аж на холодильнике, чтобы не достала, и на плите ничего не оставляю, ведь…

— Ты почему себя так не бережешь? — Дымов задает вопрос, на который у меня нет ответа.

Происходящее кажется абсурдом. Сейчас, когда мы залили кухню водой, Лиса капризничает, а я стою с красной рукой и снова порчу Дымову выходной, он спрашивает, почему я не думаю о себе.

— Держи! — почти рычит, когда пытаюсь двинуться. — Нужно держать под водой минут пятнадцать минимум.

— Да ничего, почти не болит, — бормочу через стиснутые зубы, потому что, едва достаю руку из-под ледяной струи, она начинает пылать. — Мазью помажу, и пройдет.

— Давай не будем спорить, кто из нас лучше разбирается в ожогах. Просто делай, как я говорю.

Он заставляет меня выпить таблетку обезболивающего и достает спрей-спасатель. Рука леденеет под краном, кажется, я держу ее под холодной водой целую вечность. Боль вроде бы и проходит, но, стоит только убрать ладонь, накатывает вновь. Чтобы не выдать себя, стискиваю челюсть так, что она в любой момент может треснуть.

Черт, как же больно!

Прикрываю глаза, потому что не могу врать — чертовски болит. Слеза, предательница, стекает по щеке, я чувствую, как оставляет мокрый след. И цепенею, когда Дым вдруг ее вытирает. Большим пальцем.

Что?

Он проводит костяшками линию вниз. По щеке и шее. Смотрит в глаза и тянет мою покрасневшую руку к лицу. Он дует на нее. Он на нее дует! Это не приносит облегчения, но так чертовски отвлекает! Дыхание приятно покалывает кожу то здесь, то там и очень сильно отвлекает. Пульс постепенно выравнивается, но вот через мгновение дает серьезный сбой.