Скандинавский король (ЛП) - Халле Карина

Я не верю в это ни на секунду. Но я ничего не могу с этим поделать. Держи своих врагов близко — это то, что я принял близко к сердцу. Это то, что я должен унести с собой в могилу.

— Всё по-старому, — говорю я ему, надеясь, что мои слова звучат достаточно пренебрежительно.

— И как дела с няней? — спрашивает он после паузы.

Я поднимаю взгляд, и он смотрит на меня в зеркало. Клянусь, он ухмыляется.

— Она в порядке. — И это всё, что я хочу сказать на эту тему.

Опять молчание. Затем: — Я понимаю, почему ты выбрал её.

Я резко смотрю на него. — Что ты имеешь в виду?

Он поднимает свои бледные брови в напускной невинности. — Всё, что я имею в виду, это то, что она — глоток свежего воздуха.

Я хмыкаю в ответ и возвращаюсь к пролистыванию газеты, хотя все эти заголовки я прочитал сегодня утром. Она действительно свежий воздух, такой, который просачивается сквозь щели и проникает в твои кости, пока ты не простудишься.

— Девочки кажутся более живыми рядом с ней, — говорит он, а затем он ловит себя, потому что у него нет никакого гребаного права комментировать девочек. Это единственное, что ему запрещено обсуждать со мной.

Я пристально смотрю на него, пока он не отводит взгляд, возвращаясь к окну.

Он, конечно, не ошибается. Девочки действительно кажутся счастливее. Прошла всего неделя, но я проверяю их, когда могу, вместе и по отдельности, и Клара и Фрея улыбаются, всегда с восторгом рассказывают о том, чему Аврора научила их в тот день или в какую игру они играли. Грусть, которую я видел в их глазах, пока что отодвинута на второй план. Я уверен, что время покажет, будет ли это просто вопрос новой и блестящей няни или это что-то позитивное, что останется надолго, но сейчас я приму всё, что смогу получить. Всё, что угодно, лишь бы трагедия потери матери отошла на второй план, лишь бы они снова стали детьми.

Майя тоже, кажется, довольна прогрессом, если не сказать немного туманно. У меня такое чувство, что есть некоторые вещи, о которых она мне не говорит, и я с удовольствием заношу их в список того, что не хочу знать. Но в целом она говорит, что довольна ею, даже если Аврора немного "зелёная", когда речь заходит о королевской няне.

Однако там, где Майя видит зеленоватость, я вижу непокорность. Есть в ней что-то такое, что меня задевает, и я не могу это сформулировать. Может быть, это её лёгкий весёлый нрав или то, как она при каждом удобном случае выводит меня из себя. Ладно, возможно, "выводит" — это сильно сказано. Лучше было бы "дразнит". Или надоедает. Злит. За все годы, что я рос наследником престола Дании, а затем королём, у меня никогда не было никого, кто бы разговаривал со мной так, как она, даже мои собственные дети, когда они ведут себя неадекватно. Она как будто проверяет меня, как далеко она может зайти, ведь я всего лишь человек, который платит ей зарплату, не более того.

Что, как ни неприятно признавать, меня раздражает. Я меньше всего хочу быть напыщенным и высокомерным, но есть определённый уровень уважения, которого она мне не даёт. Несколько раз, когда я говорил об этом Майе, она лишь криво усмехалась, либо потому, что всё это мне кажется, либо потому, что я этого заслуживаю.

Возможно, и то, и другое.

Когда я возвращаюсь во дворец, всё тихо и спокойно. Жутко спокойно. Я зову и ничего не слышу. Я поднимаюсь на третий этаж и заглядываю в комнату девочек, но там пусто. Я стучусь в дверь Авроры, но ответа нет.

Я всё равно открываю её. Вообще-то я не был здесь с тех пор, как она переехала, и удивлён, насколько здесь всё чисто и хорошо организовано. Есть что-то в Авроре, что заставляет меня думать, что она просто наводит беспорядок в своём окружении, и что хаос следует за ней повсюду. Может быть, это потому, что, когда она укладывает свои длинные каштановые волосы, кажется, что они живут своей собственной дикой жизнью. Может быть, дело в озорном блеске её тёмных глаз или в том, что я редко вижу её серьёзной. Её улыбка — это нечто иное, очаровательная, широкая и раскованная, и ей часто говорят, как она обезоруживает, поэтому она использует её как оружие.

К счастью, на меня это не действует.

Я подхожу к её столу и с удивлением вижу открытый справочник Норвуда с выделенными фрагментами. Рядом лежит блокнот, в котором она записывает списки дел и делает пометки по главам из книги, как будто это домашнее задание для школы.

Должен сказать, что я впечатлён. Я не думал, что она относится к этой должности так серьёзно, как следовало бы, но, возможно, единственное, к чему она не относится серьёзно, это ко мне. Я пролистываю остальную часть справочника и вижу, что она выделила почти каждую прочитанную страницу, а на полях сделала ещё больше пометок.

Затем я просматриваю некоторые записи в её блокноте, гадая, что ещё она могла записать. Я не могу сказать, что шпионить — это моя привычка, и я, конечно, не думаю, что мне позволено рыться в её вещах только потому, что я её начальник, но я не могу удержаться от того, чтобы не быть немного более любопытным к ней сейчас.

Только там, кажется, нет ничего, кроме заметок о том, как стать лучшей няней. Не знаю, ожидал ли я целого сеанса ведения дневника под названием «Почему я ненавижу Акселя» или чего-то в этом роде.

Смех отвлекает моё внимание от книг, напоминая, что мне, вероятно, не стоит здесь находиться, и я осторожно подхожу к окну и выглядываю наружу. Её комната выходит к задней части двора. В основном это трава с небольшим игровым домом в углу, батутом, места для отдыха на свежем воздухе, а с одной стороны — большая живая изгородь и забор, защищающий от улицы.

Аврора и девочки сидят за маленьким деревянным столиком в центре двора, все трое слишком большие для пластиковых стульев, которые я купил для них, когда они были младше. Это не помешало им устроить нечто похожее на чаепитие, к которому присоединились плюшевые животные. Девочки и Аврора нарядились в причудливые шляпки и плащи, и даже Карла, которая несёт поднос с печеньем, была вынуждена надеть на голову рог единорога.

Я не могу не улыбнуться при виде этого зрелища, и в груди у меня что-то щемит. Это такая радость, которая причиняет боль, совсем чуть-чуть. Это ощущение тепла на коже после долгой, холодной, темной зимы. Я не могу вспомнить, когда в последний раз видел, чтобы они так играли, и я знаю, что ни одна няня — чёрт, даже Хелена — никогда не потакала им в этом. Просто позволить им быть маленькими девочками, устраивающими чаепитие.

For helvede (пер. дат. — чёрт возьми). Может, мне стоит быть с ней помягче?

Не желая видеть своих девочек издалека, когда они в таком состоянии, я спускаюсь по лестнице до самых французских дверей, ведущих на лужайку.

— Папа! — Клара кричит с полным ртом еды, бешено махая мне рукой из-за стола. — Присоединяйся к нашей вечеринке.

Я прохожу мимо, щурясь на солнце. За последние несколько дней на нас опустилась осень, солнце теперь ниже на небе и постоянно стоит перед глазами, а воздух становится всё более хрустящим по ночам. Сейчас ещё солнечно и тепло — идеальное место для чаепития, — но скоро солнце сменится дождём.

Я останавливаюсь перед ними и оглядываю стол. Здесь бутерброды, печенье и булочки размером с палец на хорошем фарфоре Хелены, а также чашки с чаем и горшочки с джемом и сливками. И джем, и сливки — всё на улыбающихся лицах Клары и Фреи и на их салфетках, заправленных в переднюю часть платьев.

— Надеюсь, ты не возражаешь, что я надела это, — осторожно говорит Аврора, и я переключаю своё внимание на неё. В этот раз она не в блузке и ужасной мини-юбке, а в длинном зелёном атласном платье с пышными рукавами и корсетом, а на голове у неё под углом надета соответствующая шляпка. — Я нашла его в шкафу, полном одежды, в одной из пустых спален.

— Я сказала ей, что она должна его надеть, — говорит Клара, пытаясь подать печенье плюшевому мишке рядом с ней.

Я поднимаю бровь на Аврору. — Я совершенно уверен, что это платье конца 1800-х годов. Оно принадлежало моей прабабушке.