Ривер Уайлд (ЛП) - Тоул Саманта

На мне новая пижама. Я купила ее на распродаже за пару долларов. Взяла на несколько размеров больше, так что, сейчас она сидит на мне мешком, но с моей увеличивающейся талией это ненадолго. Она очень мягкая, хлопковая, с начесом. Комфорт превыше моды, верно? И не то чтобы я ожидала, что кто-то увидит меня в ней.

Но он имеет в виду не большой размер.

О нет.

Он ухмыляется из-за надписи.

«Мне нравятся твои шары» написано на пижаме, а под словами висят две рождественские игрушки.

«Пристрелите меня на месте».

Тогда мне это показалось забавным. Это была одна из причин, по которой я ее купила.

Но сейчас мне не до смеха.

— Умереть как смешно, — бормочу я. — А теперь я ухожу. — Развернувшись, быстро иду к двери.

— Ой, да не смущайся, Рыжая. Это нормально, что тебе нравятся мои шары. — Его смех настигает меня, когда я прохожу через дверь, ведущую из его комнаты.

Даже не могу осознать, что впервые слышу его смех или что это приятный, глубокий, хриплый звук.

Потому что слишком смущена.

Нет, не смущена. Унижена.

Я ворвалась в его дом с садовыми граблями наизготовку. Напугала до смерти и его, и себя. Затем пялилась на его пенис дольше, чем считала допустимым. На самом деле, я не считаю, что пялиться на чей-то пенис вообще допустимо. И в довершение всего на мне самая нелепая пижама. Пижама, которая давала ему возможность еще больше меня высмеивать.

«Какая же я идиотка».

Я практически бегу вниз по лестнице и обратно через дом тем же путем, каким пришла, петляя вокруг мебели, направляясь ко все еще открытой задней двери.

— Да разъетить твою налево! — воплю я, зацепившись ногой за тот же стол, в который влетела раньше, и ударяясь мизинцем. — Как больно! — Я роняю грабли и хватаюсь обеими руками за ногу. Слезы жгут глаза.

«Боже милостивый, опупенно больно».

Свет заливает комнату.

— Ты в порядке?

«Ох, Ривер. Насмешник всех насмешников».

Я даже не слышала, как он подошел. Вероятно, явился, чтобы насыпать еще больше соли на рану.

— Я в порядке.

— Выглядишь иначе.

Я отпускаю ногу и ставлю ее на пол.

Когда ступня касается поверхности, я сдерживаюсь, чтобы не зашипеть от боли. Палец пульсирует.

— У тебя кровь.

— Что? — Смотрю вниз, и, конечно же, из мизинца течет кровь. Руки тоже в крови.

Страх сжимает грудь.

«Ты всегда устраиваешь беспорядок! Такой гребаный беспорядок! Ты, бесполезная ебаная сука!»

— Рыжая?

— Прости. Я не хотела пачкать кровью пол. Я все уберу. Сейчас я все вытру. — Сердце бешено колотится. Я тут же отдергиваю ногу с пола, чтобы еще больше его не запачкать, и поворачиваю голову в поисках кухни, чтобы взять там что-нибудь и убрать беспорядок.

— Рыжая, все в порядке. — Его голос стал мягче. Таким разговаривают с испуганным животным.

Я пристально смотрю на него.

В его глазах мелькает выражение, которое мне не нравится.

Жалость.

Не знаю точно, что, увиденное на моем лице, заставляет его так смотреть на меня, но могу предположить. Привожу мимику в порядок. Это я могу. Я хорошо этому обучена.

«Успокойся. Он не Нил. Ты в безопасности».

Он подходит ко мне ближе. Движения медленные и размеренные.

— Это всего-навсего немного крови, Рыжая. Не волнуйся. Сядь. Дай взглянуть на твою ногу.

— Я в порядке. Честно. — Я очень хочу поскорее отсюда убраться.

Делаю движение, но его слова останавливают меня.

— Рыжая, сядь, — его голос твердый, но не резкий. Более... озабоченный.

Поэтому я сдаюсь. Ковыляю к дивану и сажусь.

Ривер следует за мной и опускается на колени у моих ног. Он поднимает мою ногу, осматривая палец.

— Всего лишь небольшой порез. Я его промою и наложу пластырь, и все будет в порядке.

— Ты не обязан.

Его темные глаза встречаются с моими.

— Знаю. Но все равно сделаю.

Ривер поднимается. Я смотрю, как он исчезает за дверью, кажется, на кухне.

Он такой непонятный. В одну минуту ведет себя со мной как придурок. Затем, как по щелчку пальцев, становится милым.

Начинаю думать, что у него раздвоение личности.

Слышу, как он бренчит чем-то. Дверцы шкафа открываются и закрываются.

Затем появляется снова с аптечкой в руке.

Опустившись на колени у моих ног, открывает аптечку. Берет мою ногу и кладет себе на бедро. Достает из аптечки антисептическую салфетку. Откуда я знаю, что это антисептическая салфетка, спросите вы? Ну, я очень хорошо знакома с содержимым аптечек первой помощи. Постоянные побои и невозможность попасть в больницу сделали этот навык обязательным.

— Будет немного больно, — говорит он.

— Я могу справиться с болью.

Он бросает на меня быстрый взгляд. Но он не читаем.

Затем, опустив глаза, прижимает салфетку к пальцу и осторожно протирает.

Закончив, бросает салфетку обратно в аптечку и достает пластырь. Вскрывает его. Но клеит не сразу.

Взяв мою ногу, поднимает ее. Затем наклоняется над ней и нежно дует на палец, высушивая раствор от салфетки.

«Господи Иисусе».

Я знаю, что не должна ничего чувствовать. Но я чувствую.

Части меня, о существовании которых и не подозревала, начинают петь.

Меня возбуждает, когда он дует мне на ногу.

Это смущает и удивляет.

Гормоны беременности и вид его обнаженного тела затуманили разум.

— Ну вот, все готово. — Ривер опускает мою ногу на пол.

Я даже не поняла, что он приклеил пластырь; так отвлеклась на свои чувства. Или то, что не должна чувствовать.

Вскакиваю на ноги. Его темные глаза следят за мной.

— Спасибо, — выпаливаю с легкой дрожью в голосе. — За то, что вылечил меня.

«Спасибо, что вылечил меня?

Господи боже».

Делаю шаг в сторону.

— Ну, до свидания. — Я направляюсь прямиком ко все еще открытой двери, через которую проникла ранее.

— Куда это ты собралась?

Его глубокий голос ударяет мне в спину, останавливая. Я оглядываюсь через плечо. Он уже на ногах.

— Домой.

— Ты босиком.

Я полагала, это очевидно. Он ведь, знаете ли, буквально дул мне на босую ногу.

«Не думай об этом».

— Где твоя обувь?

Я поворачиваюсь к нему лицом.

— Я пришла без нее. Я торопилась.

— Надень мою.

Я смотрю на его босые ноги. Они огромные. Как и его…

И-и-и-и, я снова пунцово-красная.

— В этом нет необходимости, и она мне все равно не подойдет.

Но, очевидно, он меня не слушает, потому что поворачивается и идет обратно на кухню, где, по-видимому, держит все, и через несколько мгновений возвращается не с одной, а двумя парами в руках. Ботинки и кроссовки.

Он ставит кроссовки у моих ног.

— Надень их.

Господи, какой же он властный.

Игнорируя его приказ, — потому что больше не подчиняюсь мужским приказам, — наблюдаю, как он натягивает ботинки, оставляя шнурки не завязанными.

— Зачем тебе обувь? — интересуюсь я.

Темные глаза поднимаются на меня.

— Потому что я не хожу по улицам босиком.

Ха-ха.

— Надень кроссовки, Рыжая.

Я скрещиваю руки на груди.

— Не хочу.

— Хочешь снова порезать ногу? Тебе повезло избежать этого по дороге сюда.

Как я порежусь в саду? Если только там не разбросано битое стекло. Меня бы это не удивило.

— Ладно, — я вздыхаю. Затем просовываю ноги в его кроссовки. Они массивные, как и ожидалось. — Я выгляжу как клоун.

— Действительно, выглядишь нелепо.

Я хмурюсь.

— Я не говорила, что выгляжу нелепо. Я сказала, что выгляжу как клоун.

— Это одно и то же.

Я даже не пытаюсь спорить.

— Ну, спасибо, что одолжил кроссовки. — Хоть я и не хотела.

Я уже поворачиваюсь к двери, когда его голос снова останавливает меня.

— Ты что-то имеешь против парадных дверей? Или это только относится к моей двери?