Настя как ненастье (СИ) - Горышина Ольга

— Скажи ей, что я беременна и не собираюсь дышать никакими её красками…

— Скажи ей? — Иннокентия покоробило обращение к Насте в третьем лице. — Она не глухая и все слышит. Так что я лучше скажу тебе! — теперь он совсем перестал следить за громкостью своего голоса. — Настя начинает работать завтра. Тимка едет с бабушкой на дачу. Лето еще на дворе, а ты держишь ребёнка в городе. А ты делай, что хочешь. Только под ногами у Насти не путайся…

Лида поднялась на ноги и даже отошла на пару шагов от дивана.

— Мне нельзя дышать краской… И на дачу в таком состоянии я ехать не могу.

— Все ты можешь! — А вот сам Иннокентий больше не мог говорить тихо. — Просто не хочешь. Пытаешься из вредности испортить мне все планы. Черт тебя дери! Я ушел с работы, я в пробке готов тащиться в Репино! Ты нихрена не ценишь, что я для тебя делаю! Зато сразу замечаешь, если я что-то сделал не так, как твоей душеньке угодно…

— Кешка, да уймись ты! — Лида нервно дернула головой в сторону прихожей. — При постороннем человеке можно вести себя не как маленький ребенок? И вообще все сделать по-взрослому, слабо? Мне-то ты зачем сюрпризы устраиваешь? Я не маленькая девочка, мне не четыре года, мне не нужна комната принцессы…

— А что ты сама заводишься? — У Иннокентия точно камень с груди свалился. — Ну не сказал. Ладно, каюсь. Но сейчас-то можешь встать и пойти? Тебе ж не на электричке ехать, в чем проблема? Остановлюсь, если что…

— Кеша, мне сейчас не до дачи. Мне к врачу в понедельник, а ты же уедешь, а я за руль не в состоянии сейчас. Мне с Тимкой так плохо не было…

— Так, может, это знак, что это все нафиг тебе не нужно? — Иннокентий спрятал руки в карманы, почувствовав, как задрожали от нервного напряжения пальцы. — Может, тебе, наконец, к другому врачу пойти? Валерия дала проверенного…

Лида побледнела, но не села обратно на диван.

— Кеша, ты охренел в конец? Ты чего с этой дурой меня обсуждаешь? Я даже просила ничего не говорить пока дяде Серёже, но ты же сказал всем! — И тут Лида открыла рот еще шире. До неё будто издалека дошёл смысл только что сказанной братом фразы. — Какой ещё другой врач?

Иннокентий кивнул.

— Тот самый… И у кого мне ещё спрашивать, если не у всезнающей Валерии Ильиничны? Мы же не на совещании это обсуждали, ё-моё…

— Чего ты вообще с ней обсуждаешь мою беременность? У неё что, секретарской работы мало?

— Послушай, Лида, — Иннокентий сделал к сестре шаг, решив рубить с плеча. — Мне кажется, ты не понимаешь, что происходит, — он говорил шёпотом, хотя и понимал, что Настя всё равно всё слышит. — У тебя уже большой срок. Надо принять решение. Потом, как я понимаю, аборт делать будет опасно… Для твоего здоровья.

— Я не собираюсь делать аборт! — Лида выкрикнула это ему в лицо, точно лозунг на демонстрации. Так громко. И даже толкнула в грудь.

— А я не собираюсь содержать второго ребенка этого мудака!

Иннокентий выдержал первый удар, но от второго нападения сестры отступил.

— Не смей обзывать моего мужа! Иди в зеркало посмотрись!

— В своем доме я буду называть вещи своими именами…

— В твоем доме! — перебила Лида уже почти со слезами. — Ты мне каждый раз будешь этим тыкать?!

— Да, пока ты не уяснишь простую истину, что у тебя нет никакого мужа. Твой брак только опасная формальность. А этот ребенок еще один повод залезть нам в карман. Но у Никиты во второй раз этот финт ушами не пройдет.

— Никита любит меня! — Лида уже визжала. — И это наш ребенок! И ты не смеешь…

Договорить она не смогла, отвернулась и схватилась за спинку кресла. Иннокентий не подошел: не падает и ладно. Надо закончить этот разговор, раз он начался сам собой.

— Раз у тебя семья, вот и живи в семье. Но я сказал и не отступлюсь от своих слов: я не пущу тебя в свою квартиру с еще одним ребёнком, ясно?

Лида выпрямилась, обернулась и даже подбородок подняла.

— Что мне должно стать ясно?

— А то, что я тебе сказал: Никиты в этой квартире не будет. И я не собираюсь содержать второго его ребёнка. Либо он забирает вас к себе, и тогда можешь ему хоть тройню рожать, либо ты делаешь аборт и подаёшь на развод. Таковы были мои условия твоего содержания. Иначе ключи на стол и живи, как знаешь, раз такая умная.

— Пошел вон!

Лида сказала это тихо, но жёстко, затем шагнула в прихожую, где вжавшись во входную дверь стояла немая свидетельница семейного скандала. Лида глянула на девушку, но ничего не сказала. Схватила сумку, но не успела вытащить телефон — Иннокентий вырвал из ее рук сумку и бросил в угол, точно пустой мешок.

— Не надо звонить матери. Тимка едет на дачу и точка. Я буду встречать их на выходе и никуда они не сбегут. Муженьку позвонишь, когда я уйду. Даю ему срок до вторника, чтобы решил для себя элементарный вопрос, дорос он до роли мужа и отца или так и остался дерьмом. Пусть явится в офис к полудню, если хочет подписать документы на съем этой квартиры. Так и быть, пусть платит двадцать штук, по знакомству. Если ему дорого, пусть ищет что попроще. И скажи, чтобы в понедельник взял справку о зарплате. Я не поверю ему на слово. Если не явится во вторник, в среду пойдёшь на аборт. Всё понятно?

Лида молчала, сжав кулаки.

— Значит, понятно. Срок уяснила? Или снова будешь меня динамить? Не прокатит. Сохранишь ребенка, я выставлю тебя из квартиры, а Тимку отправлю к матери. И крутись, как хочешь. Ты мне надоела. И я больше тебе не верю. Если бы год назад я потребовал у тебя справку о разводе, этого бы ребёнка не было. А ты мне врала в глаза, что развелась. Теперь я ученый. И не подсылай ко мне мать. Вы из меня месяц уже душу вытрясаете. Хватит! Тимка всю неделю будет на даче, а вы уж, товарищи родители, за этот срок решите наконец, что вы за родители такие, — Иннокентий опустил глаза к сумке: — Твоих вещей много? Они тебе нужны или можно бросить все на даче?

Лида продолжала молчать.

— Отлично! Настя, пошли!

Он закинул на плечо спортивную сумку и открыл дверь, а потом захлопнул, пропустив притихшую девушку вперёд.

4 "Откровенность на последней ступеньке"

Настя, не дожидаясь Иннокентия, помчалась вниз, перепрыгивая через ступеньку, точно бежала из духоты на свежий воздух. Ему тоже стал тянуть ворот футболки, и он быстро нагнал спринтершу.

— Настя, не убегай, пожалуйста! Дай уж извиниться по-человечески за наш домашний цирк. Я не хотел, чтобы ты это слышала. Честно, не хотел… Прости, но не было выбора. Коса нашла на камень. Да послушай уже меня! — Иннокентий ухватился за рюкзак и не позволил Насте спрыгнуть на новую ступеньку. Она дернулась, но вырваться не получилось. — Давай ты забудешь, что слышала, давай?

Она кивнула. Он понял это по взметнувшемуся вверх рыжеватому хвосту и выпустил из рук рюкзак, но только лишь Настя повернулась к нему, схватил за плечи — машинально, но не отпустил уже сознательно. По пальцам бежала приятная дрожь, и он не желал отдавать ее источник серому сумраку лестницы: окна узкие, стекла тусклые, или это солнце окончательно скрылось за тучи?

— Спасибо, Настя, что выслушала.

Она снова кивнула, нервно, и повела плечами. Нет, свободы так быстро ей не получить — он не все сказал и не все сделал.

— Я не хочу, чтобы ты делала скоропалительные выводы обо мне и моей семье. Но я не хочу посвящать тебя в детали нашего житья-бытья…

— Вы и не должны этого делать.

Она имела в виду не столько возможные объяснения, которые он и не собирался ей давать, сколько стальные тиски его рук, но Иннокентий делал вид, что не понимает движений ее плеч. Ему нравилась не вдруг появившаяся власть над строптивой мышкой, ему просто нравилось, как ткань кофты, оказавшаяся на ощупь мягкой, трется о его ладонь.

— Вы просто заказчик, я просто исполнитель…

А он не хочет быть просто заказчиком. Он хочет от нее поцелуя. Безумно желает собрать с губ блестящие капли, которые только-только проступили на них вместе с бессмысленными словами. Он уже почти коснулся лбом Настиных волос, но сумел остановиться, отстраниться и убрать руки.