Элейн Гудж - Нет худа без добра
Сисси всегда на обратном пути затаскивала ее в этот кошмарный новый торговый центр "Малбери Эйкрс", на месте которого в свое время располагалось старое поместье Фуллертон. Ее дочь по-прежнему занималась поисками платья, которое собиралась надеть в десятую годовщину свадьбы. Проблема заключалась в том, что она ищет это платье с начала сентября, а сейчас почти наступил ноябрь.
Вздохнув, Корделия направилась по устланному плюшевым ковром коридору второго этажа над Первым банком граждан Блессинга, который основал ее дедушка и возглавлял до самой своей смерти ее отец, вниз по лестничному пролету к двери с медной отделкой и зеркальными стеклами, выходящей на Мейн-стрит. Ее сердце по-прежнему учащенно билось в груди, и глухие удары отдавались в висках, но она не сомневалась, что никому из прохожих это не бросалось в глаза. Единственное, что они могли увидеть, так это стройную, среднего возраста женщину в платье из льняного полотна кремового цвета и в шляпке в тон ему, проворно направляющуюся к платной стоянке напротив аптеки Томпсона, где она оставила свой серебристый лимузин.
Проезжая Интерстейт, где пастбища и абрикосовые сады ее детства уступили место узким автомобильным проездам, окружившим, словно рой слепней, величественный торговый комплекс "Малбери Эйкрс", к которому она подъезжала, Корделия вспомнила о неприятной обязанности, которую ей предстояло исполнить и которая являлась главной причиной того, почему она пригласила Сисси на ленч.
Необходимо придумать, как поделикатнее дать понять Сисси, во что в скором времени окажется посвященной половина города Блессинг. Если только она до сих пор не знает, что Бич ей изменяет.
Какая наглость с его стороны! Он, несомненно, уверен, что Сисси настолько преданна ему, что ничего не заметит, а если и заподозрит что-то, то не подаст вида. Но Бич не учел одного: если Сисси и не любила себя настолько, чтобы принять в этой связи какие-нибудь меры, то, к счастью, у нее есть мать, которая в состоянии позаботиться о них обеих.
Дочь, конечно, не обрадуется. Более того, Сисси, возможно, обвинит ее во вмешательстве в личную жизнь, в попытке разрушить ее замужество, которому, надо признаться, Корделия противилась с самого начала.
Но можно ли предположить, чтобы мать, которая любит свою дочь, сохраняла спокойствие, когда лживый зять дурачит ее девочку? Ведь не Корделия же землю роет, только бы к зятю придраться. Эмили Боулс из булочной «Уипплс», что внизу, видела их вдвоем, держащихся за руки среди бела дня. И лишь неделю назад сама Корделия случайно подняла трубку и услышала, как они ворковали вовсю по параллельному телефону в спальне. Это был только вопрос времени, когда Сисси застанет их или когда какой-нибудь доброжелатель из числа ее друзей не шепнет ей на ухо об этом. Не лучше ли для нее услышать об этом от кого-нибудь, для кого ее интересы важнее всего? Разве у Сисси нет права знать об этом, чтобы она смогла положить этому конец или – что еще лучше – развестись с этим крикливым куском дерьма?
С другой стороны, размышляла Корделия, взгляни на клин, который оказался вбитым между тобой и Грейс, когда ты вмешалась в ее семейные проблемы…
Она подъехала к ресторану и поставила машину рядом с белой колоннадой, откуда было видно идеально подстриженную зеленую площадку для гольфа "Малбери Эйкрс". Тут Корделия глубоко задумалась: а стоит ли вообще сообщать Сисси неприятную новость?
Как странно! – думала она. Обычно меня не мучают сомнения. Любое действие лучше, чем бездействие. И разве не я много лет тому назад предложила, чтобы Джин обратился к своему старому другу Пэту Малхэни из ФБР с просьбой разобраться как можно осмотрительнее со случаем, происшедшим с Эмори?
Дорогой Джин, я помогла уберечь тебя от скандала тогда… и сделаю все возможное, чтобы спасти тебя теперь.
Корделия заметила дочь за столиком у окна, и ее мысли мгновенно вернулись к предстоящему делу. Если не она будет охранять интересы Сисси, то кто же? Еще до того, как умер Джин, тяжесть воспитания девочек – не по годам развитой четырнадцатилетней Грейс и Сисси, все еще остававшейся ребенком в свои десять лет, – легла главным образом на ее плечи. Те давние годы, когда Джин работал в Вашингтоне или совершал утомительные поездки по провинции, собирая средства и привлекая голоса на свою сторону, она большую часть времени проводила в одиночестве со своими девочками. И только благодаря колдовской магии Джина, под влиянием которой она оказалась, Корделия пришла к выводу, что никогда не ощущала этого одиночества. Где бы он ни находился, он звонил ей каждый день и в конце недели почти всегда мчался домой с карманами, полными маленьких подарков для них: бумажными куколками и оловянными квакающими лягушками из дешевых магазинов – для девочек и прелестной парой сережек для нее или, возможно, с банкой ее любимых маринованных овощей.
Она хотела того же и для Грейс, и для Сисси, для них обеих. Такого же замужества, как у нее, – обеспеченного, чуждого условностям, увлекательного. Возможно, ее замужество временами становилось слишком увлекательным, например, когда Джин словно разворошил осиное гнездо, выступая в поддержку движения за гражданские права. Но никогда оно, ни на мгновение, не казалось ей скучным.
Пробираясь между столиками к тому месту, где сидела Сисси, Корделия задала себе вопрос: что хуже – абсолютное отсутствие приличия и осмотрительности у Бича или факт, что он был таким невыразимо, безнадежно скучным?
Проблема заключалась в том, что во многом, хоть Корделия и боялась даже себе признаться в этом, Сисси была такой же.
Спустя полчаса, слушая безостановочную болтовню Сисси о подготовке вечеринки по поводу нелепой годовщины, о том, как быстро все приняли ее приглашение, о том, какого безумно талантливого пианиста она собирается нанять на этот вечер, о дорогостоящих цветах и торте, который она уже заказала, Корделия почувствовала, как у нее разболелась голова.
Ерзая в белом плетеном кресле под декоративной рамой с ниспадающими шелковыми гроздьями сирени, – по замыслу архитектора цель этого сооружения, очевидно, заключалась в создании впечатления веранды (но она почувствовала только приступ клаустрофобии) – Корделия еле превозмогала участившуюся пульсацию в голове. "Эта вечеринка значит для нее все. Как ей сказать, что муж, с которым она прожила десять лет, обманывает ее?"
Вместо этого за кофе и десертом она рассказала Сисси о том, что произошло в кабинете Дэна Киллиана, избегая деталей давнишнего «самоубийства» мужа Маргарет Эмори. К счастью, оказалось, что все, что помнила Сисси о том дне, касалось только ее отца и сестры, которые казались расстроенными, после чего приехал полицейский. Тогда Корделия успокоила ее объяснением, что с мистером Эмори произошел несчастный случай и папа поехал туда, чтобы убедиться, не потребуется ли его помощь. Даже сейчас Корделия не вдавалась в подробности. Отчасти потому, что Сисси не производила впечатления человека заинтересованного в деталях, но главным образом потому, что считала: похороненное лучше не трогать.
