Каринэ Фолиянц - А я люблю женатого
…Толстый мальчик задумчиво вытащил из кармана яблоко, надкусил его и вздохнул:
– Усы у меня вырастут, пока ты прославишься в Москве. И борода тоже… Дай тебе Бог встретить такого же идиота, как ты сама!
Молодой человек со старомодным чемоданом (сразу видно, приехал из глухой провинции) шел по центральной московской улице, разглядывая яркие витрины и вывески, купола церквей, громады зданий, потоки машин. Он был частичкой толпы огромного спешащего города. На вид ему года двадцать два. Он кудряв, пока еще румян (тоже видно – провинция!) и даже хорош собой, несмотря на сугубо провинциальный прикид. Зовут его Гриша. В Москве он первый день.
Побродив по городу, Гриша свернул в переулок, нашел старенький дом, доживающий последние свои дни, пнул дверь подъезда, поднялся на второй этаж, позвонил в квартиру.
Дверь открыл мужик в полосатом тельнике. Ему лет под сорок, глаза хитрющие! Увидев Гришу, он обрадовался:
– Ну, слава богу, Гринь! Добрался! Милости прошу к нашему шалашу!
– Здорово, Леха! – обнял его Гриша.
Леша занес Гришин чемодан в комнату, включил свет.
– Во, снял комнатенку к твоему приезду. Небольшая, но в центре, правда, дом на ладан дышит. Оба платить будем. Халявы никакой, хоть ты и земляк мне, и мать твоя моей соседка. С тебя в месяц за хату триста баксов, с меня сто. Это потому, что я горбатился, искал ее. А на кухне пока Терещенко поживет. Так, фрукт один. С Украины. С него еще две сотенки. У меня, Гриш, все по-честному! Я на работу пристроился и тебя пристрою. Вдвоем будем в ларьке торговать. Дело хорошее, не пыльное. Ты – по четным пашешь, я – по нечетным.
Гриша осмотрел комнату. Две жалкие кровати, старый круглый стол с потертой бархатной скатеркой. На стульях пожитки Леши.
Самое примечательное, что было в этой комнате, – яркое пятно над кроватью, предназначенной Грише, какая-то дешевая картинка, изображающая букет полевых маков.
Гриша подошел к ней, поколупал пальцем.
– Не тронь, все хозяйское! – осадил его Леша. – Ну ты сало-то привез? Доставай, есть охота! Ничего, провинция, прорвемся, – треснул Леша по плечу товарища.
* * *В крохотном московском кафе всего несколько столиков и небольшая сцена, на которой стояли пианино и микрофон.
Нина молча, старательно мыла полы, ползая на четвереньках под столами. Так начиналась ее московская жизнь. Рядом с тряпкой появились мужские ноги в сапожках-«казаках». Нина подняла глаза.
Перед ней – хозяин кафе Эрик, щеголеватый молодой человек в яркой гавайской рубашке, с сигарой в зубах.
– Ну что смотришь! Домывай быстрее. Учти, я сам аккуратный и не люблю халтуры ни в чем. Хорошо мыть полы – тоже искусство, между прочим!
Нина покорно кивнула и стала тереть пол еще старательней. Но переусердствовала, с грохотом уронила несколько тяжелых стульев.
Эрик взвизгнул:
– Ну здравствуй, приехали! Моя мебель! Все на мои деньги куплено! Руки у тебя из задницы растут? Делать ничего не умеешь! Приютил на свою голову, так мне и надо, идиоту!
Испуганная Нина зашептала:
– Я же не нарочно!
Эрика она ненавидела и боялась. Смены его настроения были сродни смене весенней погоды – то он сиял и обещал золотые горы, то орал по пустякам. Но Нине надо было терпеть все его выходки. Потому что в маленьком кафе она не только мыла полы, но по средам и пятницам пела. А это было для нее очень важно! К тому же хозяин разрешал ей жить тут, в подсобке, на восьми квадратных метрах. Вместе с раскладушкой и сумкой с пожитками тут стояла большущая копилка – бульдог, куда Нина складывала всю зарплату. А еще на стене висел портрет ее любимого. Того, ради которого она и приехала в столицу.
Пообещав Эрику быть в сто раз аккуратней, она наконец осталась одна. Вылила воду из ведра, сняла резиновые перчатки. Зашла в свою каморку.
Он улыбался ей со стены, прекрасный и недосягаемый герой ее романа.
– Ты только потерпи! – сказала портрету Нина. – За меня не волнуйся, о кей? У меня все хорошо! И у нас все будет – квартира, машина, трое детей… И еще трое!
Она легла на раскладушку, накрылась с головой одеялом, – уверенная в том, что мечта ее непременно сбудется!
Гриша, Леша и Терещенко, голубоглазый парень лет тридцати с небольшим, чье красивое лицо явно попорчено следами слишком частых алкогольных возлияний, сидели на кухне и пили водку. Леша учил товарищей:
– Мы, которые приезжие, тут второй сорт, местные нам не прощают, что мы к ним приперлись. А сами живут на то, что квартиры нам сдают. Среди них друзей не будет, учтите! Мать моя медсестрой за копейки в месяц вкалывает, а эти тут с жиру лопаются. Но ничего. Мы еще глянем, кто кого!
– Глянем, – как-то неуверенно подтвердил Гриша.
– А я тут по искусству, – обратился к нему Терещенко. – Алексей – он человек верный, хоть и взрывчатый. Я ж по душе артист, существо тонкое, сам по себе – никуда, Леша меня, считай, с помойной ямы достал, за что ему благодарность. Ну, за любовь! – Крякнув, он умело «опрокинул» рюмочку. – На свадьбы меня зовут, на гармонике я играю. Выгодно! И еда, и стаканчик, и денежка! К вам тоже приду, когда жениться станете.
– Не, я пока не женюсь! – уверенно заявил Гриша. – Я не для того в Москву приехал!
– Ой, не загадывайте хлопцы! – хитро прищурился Терещенко, – На москвичках все попереженимся! Тут баб одиноких как собак нерезанных! Любовь такая пойдет…
Но Леша не дал ему закончить мысль, треснул кулаком по столу, злой и пьяный.
– Любовь – дерьмо. Я, дурак, тоже любил! Она же не дождалась меня с армии. Выскочила замуж, стерва, за такого… что мне стыдно и горько вспоминать о них обоих! Я бросил заниматься этой глупостью. Снова пошел воевать. Добровольно! И там сделался идиотом – через контузию. Нету никакой любви! Нету! И не надо говорить об этом в моем доме! Сердце застегнуть на все пуговицы! Если кто полезет расстегивать, по рукам! По рукам! По рукам!
Проклиная нехорошими словами женщин, Леша сдергнул скатерть со стола. На пол полетели бутылки, стаканы, остатки еды. Сам он покачнулся на стуле и свалился на пол.
Терещенко перепугался до смерти. Гриша успокоил его:
– Не бойся, с ним такое случается! Он правда на войне контуженный.
Терещенко вздохнул:
– Жаль, такой гарный хлопец, а уже придурок. Гриня, еду с пола собрать надо! Ой, теперь уж и выпить не с кем, – пожаловался он. – Ты ж не пьешь?
– Нет! – твердо сказал Гриша.
Терещенко с чистой совестью налил себе полный стакан.
– За нашу счастливую и холостую столичную жизнь!
На светской тусовке в ту ночь пили все. Но большей частью не водку, а шампанское. Мелькали знакомые лица звезд шоу-бизнеса. Телеоператор Гена и Ирина – журналист, ведущая программы «Путь к успеху», не отдыхали, они работали.
