Элиф Шафак - Сорок правил любви

Именно тогда, когда она подавала обед и представила женщину, с которой ее муж завел роман, у нее что-то оборвалось внутри. С пугающей ясностью, несмотря на свою неопытность и робость, она вдруг поняла, что рано или поздно бросит все: свою кухню, свою собаку, своих детей, своих соседей, своего мужа, свои поваренные книги и домашний хлеб… Она попросту уйдет в мир, где все время случаются страшные вещи.

Учитель

26 января 1243 года, Багдад

Будучи членом сообщества дервишей, Шамс Тебризи вынужден был проявлять больше терпения, чем он предполагал. Прошло девять месяцев, а он все еще оставался в Багдаде.

Поначалу я ждал, что он в любую минуту может собрать свои вещи и уйти, настолько очевидным было его неприятие раз и навсегда установленного порядка. Я видел, как ему докучала та обыденная жизнь, которой подчинялись все остальные: ложиться спать и подниматься в одно и то же время, есть в определенные часы и тому подобное. У него были повадки одинокой птицы — дикой и свободной. Подозреваю, что пару раз он был близок к тому, чтобы уйти. Тем не менее, как бы ни была сильна его тяга к одиночеству и свободе, еще сильнее было желание найти собеседника. Шамс твердо верил в то, что в один прекрасный день я подойду к нему и скажу, куда ему идти и кого искать. И эта вера помогала ему ждать и терпеть.

В течение девяти месяцев я внимательно следил за Шамсом и видел: то, на что другим дервишам требовались месяцы, иногда годы, он заучивал за неделю, а то и за несколько дней. У него было потрясающее любопытство ко всему новому и необычному, ему нравилось наблюдать за явлениями природы. Много раз я заставал его в саду, где он восхищался безупречно симметричным строением паутины или росинками, которые сверкали на листьях. Насекомые, растения, животные, казалось, были ему интереснее, чем книги и рукописи. Однако, как раз когда я начал думать, что у него нет тяги к чтению, обнаружил его со старинным фолиантом в руках. А потом он опять неделями мог обходиться без чтения.

Когда я спросил его об этом, он ответил, что следует держать разум в состоянии довольства, однако следует быть осторожным, чтобы не испортить его. Это было одним из его правил. «Разум и любовь сделаны из разных материалов, — говорил он. — Разум вяжет из людей узлы и ничем не рискует, а любовь все распутывает и всем рискует. Разум всегда осторожен и советует: „Остерегайся чрезмерного восторга“. А любовь говорит: „Ах, все это пустяки! Пускайся во все тяжкие!“ Разум нелегко обвести вокруг пальца, а любовь легко смешать с грязью. Однако в этой грязи может быть спрятано сокровище. Разбитое сердце прячет в себе сокровище».

По мере того как я лучше узнавал его, мне все больше приходились по душе смелость и острота его ума. Однако я видел, что есть другая сторона оригинальности Шамса. Например, он был прямолинеен до грубости. Я учил своих дервишей обращать внимание на недостатки других людей, но вместе с тем прощать их и не терять спокойствия. А Шамс не пропускал ни одной ошибки, кто бы ее ни совершил. Если он видел, что человек поступает неправильно, то сразу же и откровенно говорил об этом. Его прямота обижала многих, тем не менее ему нравилось провоцировать людей, а потом смотреть, как они ведут себя в гневе.

Заставить Шамса делать что-то по хозяйству было непростой задачей. Для этого ему не хватало терпения, и он терял интерес к занятию, едва брался за него. Рутина приводила его в отчаяние, и тогда он напоминал запертого в клетке тигра. Если ему наскучивал разговор или собеседник делал глупое замечание, он вставал и уходил, не теряя времени на пустое времяпрепровождение. В его глазах ценности, которыми особенно дорожат обычные люди, то есть безопасность, комфорт, не имели никакого значения. Недоверие к словам было у него настолько сильным, что, бывало, он молчал несколько дней подряд. Это тоже было одним из его правил: «Большинство проблем человечества вырастают из взаимного недопонимания. Нельзя воспринимать слова прямолинейно. Когда мы вступаем в зону любви, язык не годен к употреблению. Любовь нельзя втиснуть в слова, ее можно передать лишь в молчании».

Со временем меня стало тревожить его здоровье. У меня появилось предчувствие, что человек, который столь безоглядно сжигает себя, наверняка рано или поздно окажется в опасном положении.

На закате наших дней мы отдаем свою жизнь в руки Бога, и лишь Он знает, когда и как мы покинем этот мир. Я решил несколько умерить пыл Шамса и приучить его, насколько это возможно, к более спокойной жизни. Некоторое время мне казалось, что я преуспел в этом. А потом пришла зима, и к нам явился посланец с письмом, отправленным издалека.

Письмо все перевернуло в нашей жизни.

Письмо

Февраль 1243 года, из Кайсери в Багдад

Бисмиллахиррахманиррахим!

Дорогой брат Баба Заман! Да пребудет с тобой благословение Божье!

Прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз, но я надеюсь, что мое письмо застанет тебя в добром здравии. Мне пришлось слышать много прекрасного о приюте, который ты организовал в Багдаде и где ты учишь дервишей мудрости и любви к Богу. Пишу же я тебе из личных побуждений, чтобы поделиться мыслями, которые не дают мне покоя. Позволь начать сначала.

Как тебе известно, султан Аладдин Кейкубад был замечательным человеком, который правил в трудные времена. Его мечтой было построить город, где могли бы жить и спокойно творить поэты, ремесленники и философы. Эту мечту султана многие считали несбыточной, если учесть хаос и ненависть, которые сеяли наступавшие на нас с двух сторон крестоносцы и монголы. Мы были свидетелями этого. Христиане убивали мусульман, христиане убивали христиан, мусульмане убивали христиан, мусульмане убивали мусульман. Враждовали религии, секты, племена, даже братья. Однако Кейкубад был решителен. Чтобы осуществить свою заветную мечту, он выбрал город Конью.

В наше время в Конье живет ученый муж, о котором ты, возможно, слышал, а может быть, и не слышал. Его имя Мавлана Джалаладдин, однако обычно все зовут его Руми. Я имел удовольствие познакомиться с ним, и даже не только познакомиться, но иметь долгое общение сначала как его учитель, потом, после смерти его отца, как наставник. Ну а по прошествии лет я сам стал его учеником. Да, мой друг, я стал учеником своего ученика. До того он был талантливым и рассудительным, что в какой-то момент мне больше нечему было его научить, и я стал учиться у него. Его отец тоже был блестящим ученым. Однако у Руми есть качество, редко встречающееся у ученых мужей: он способен проникать в души людей под ту религиозную скорлупу, в которую они заключены, и извлекать из нее сокровище.