Реймон Кено - Одиль

И этот в свою очередь пожал плечами.

– Деклассированный элемент, – пробормотал он. Эти типы начали меня раздражать, они, наверное, собирались читать мне мораль. Внезапно я спросил их:

– Простите, господа, что происходит? Они продолжали рыться в бумагах.

– Ко всему прочему он еще и коммунист! – воскликнул номер второй.

Коммунист я или нет? Ответить «да» – ради фанфаронства или «нет» – из-за стремления к точности? Я ничего не ответил. Номер первый листал мою подборку «Журнала инфрапсихических исследований». На его лице выразилось явное отвращение. Его напарник тоже взглянул на журнал.

– Серьезные вещи! – сказал он и пожал плечами. Решительно, только это они и делали – пожимали плечами.

– По какому праву, – начал я.

– Хитрить – не в ваших интересах, – прервал меня номер второй.

Я был задет, потому что он сказал мне «вы», должно быть, он не принимал меня всерьез. Я сел на кровать и замолчал. Они продолжали устраивать маленький погром. В конце номер первый сказал мне:

– Твои бумаги просмотрят повнимательнее. Будь спокоен, тебе дадут знать.

Они сложили в стопку мои бумаги и журналы и забрали с собой. Потом удалились, номер первый – молча, номер второй обернулся:

– Не берите в голову, далеко дело не зайдет. Ваша семья все устроит.

Он закрыл за собой дверь. Как же он меня взбесил! Я был просто сражен. Меня доконала эта последняя шутка, а также то, что я был в полном неведении по поводу судьбы Одиль. Тогда я отметил про себя, что эти революционеры бессознательного «плевали на меня с высокой полки», как было модно выражаться в том году. И как раз в дверь кто-то постучал. Это был Венсан Н.

– Меня прислал Саксель, – сказал он, исподтишка оглядывая мою комнату и меня самого.

– Да, и что? – спросил я.

– Он не пришел сам, потому что опасается, что будет иметь неприятности.

Я засмеялся.

– Он интересовался, как вы, – продолжал Венсан Н. Я в свою очередь пожал плечами.

– Они устроили здесь обыск, – сказал я, – и два фараона унесли все мои бумаги.

– Вам нужно уехать отсюда, – сказал Н.

– Интересно, как… Теперь засмеялся он:

– Это не сложно. Графиня все устроит.

– Действительно?

– Большие связи.

– Но я же не стану ей звонить.

– Нет, не вы, это сделает Англарес. Всякий раз, когда он попадает в передрягу, она его вытаскивает. Говорю вам, идите на площадь Республики и все ему объясните.

Я все и объяснил Англаресу, сидящему за своим аперитивом. Он поморщился.

– Это будет сложно.

– Почему же? – спросил Венсан Н.

– У нее уже столько всего просили.

– Но на этот раз дело очень серьезное.

– Так они забрали все ваши бумаги? – спросил у меня Англарес.

– Да, и даже номера вашего журнала, и ваше приглашение, которое вы мне посылали, и ваши листовки, – прибавил я с невинным видом. Англарес вздрогнул.

– Нужно действовать немедленно, – воскликнул он, растрепав волосы, и полетел вниз к телефону.

– Каков, а, – сказал мой спутник, сдерживая смех, – вы сказали ему как раз то, что надо было. И все-таки он мне нравится.

У меня не хватило смелости прояснить тайну этих фраз, но Одиль – что с ней? Какие неприятности должны подстерегать ее? В свою очередь я бросился к телефону. Я увидел Англареса через стекло кабинки, он наклонился, улыбаясь, с трубкой в руке. Я открыл дверь.

– В чем дело? – спросил он, он был взбешен, но старался скрыть изменения в интонации.

– Извините, но не могла бы эта дама сделать что-нибудь для знакомой Тессона, мадемуазель Одиль Кларьон?

– Естественно, – ответил он озлобленным тоном.

После этого обещания я оставил его отвешивать словесные поклоны и поднялся наверх. Через несколько минут появился и он.

– Для вас она кое-что сделает, – сказал он, – она позвонит вам во второй половине дня и сообщит о результатах своих хлопот.

Действительно, около десяти часов вечера раздался телефонный звонок, которого я прождал весь день. Эта дама сообщила мне, что она все устроила, мои бумаги мне немедленно вернут, меня не будут больше беспокоить, а что касается той особы, о которой шла речь, мне нечего опасаться: ею тоже занялись. Пользуясь случаем, графиня пригласила меня на ужин.

Прямо на следующий день меня вызвали к следователю. Я зашел сначала к Одиль; мне сказали, что она ушла неизвестно куда. Я вышел, что-то промямлив, встревоженный, почти испуганный. Прошел быстрым шагом по улице Дельты до Дворца Правосудия. И вот я в кабинете следователя. Я его сразу узнал; забыл его имя, но внезапно вспомнил его лицо: он когда-то приходил к моим родителям, это друг нашей семьи. Но я и виду не подал, что узнал его. Он чрезвычайно вежливо попросил меня сесть, даже иронично, как мне показалось. Я наперед знал все, что он мне скажет. Он заговорил:

– Я вижу, месье, что буквально все были подняты на ноги, когда следственные органы доставили вам небольшие неприятности. Поздравляю: у вас есть и могущественные покровители, и прогрессивные убеждения. Как бы то ни было, ваши покровители поторопились, ибо и так все свидетельствует о вашей невиновности, о вашей, должен сказать, прямо-таки абсолютной невиновности.

Он осторожно взглянул на меня.

– Что касается ваших бумаг, журналов и других документов, я прошу извинить неуместное усердие простого инспектора, чье образование не идет ни в какое сравнение с вашим. Вам их вернут сегодня же; можете получить их в канцелярии. Я даже рад этому происшествию, потому что оно позволило мне разузнать из надежного источника об этой примечательной секте, к которой, я полагаю, вы принадлежите. Но должен вам сказать, что больше всего меня заинтересовали ваши личные бумаги. Я же должен был ознакомиться с ними, это моя профессия, не так ли? И вы поймете, насколько я был заинтересован, просматривая их, когда узнаете, что я тоже математик-любитель. Вас это не слишком удивит, поскольку я понял, что вы большой поклонник Ферма, который, как и я, работал в прокуратуре, но, конечно, я не равняю себя с этим блистательным и капризным гением. Когда-то я потратил много часов, пытаясь найти доказательство этой знаменитой теоремы, но в конце концов убедился в тщетности своей затеи. Однако я должен сказать: все-таки я думаю, что эта теорема истинна или ложна; я никоим образом не последователь Брувера. А вы, дорогой мой, вы верите в обоснованность принципа исключенного «третьего»?

Вступать ли в разговор с этим буржуа? Такой человек, как я, может быть, будущий коммунист не станет вести беседы со следователем; к тому же он намекнул на то, что я – всего лишь любитель (в математике), ведь прозвучали слова «я тоже».

– Я вам задал вопрос, дорогой мой. Поскольку он не касается ни убийства г-на Тессона, ни мелких делишек его брата, я вас уверяю, что вы не скомпрометируете себя, если ответите.