Анна Альварес - Дикая Роза
Он сидел с отвалившейся челюстью, будто его хватил удар.
— Я, может, этим отмылась от всей дряни, которую в жизни сделала, — сказала женщина.
Он наконец обрел способность говорить.
— Да ты понимаешь, что я собирался из этой дамочки сок выжимать? А ты мне — поперек дороги, со своим романом про бедную дочь! Ты мне дикобраза под ноги кинула! Подножку мне сделала!
— Меня твои делишки не интересуют, — сказала она. — Меня моя душа интересует.
В ней в самом деле появилось что-то такое, что мешало ему властвовать над ней как прежде.
— Ну да!.. — беспомощно кивнул он. — Дочь твоя теперь с ангелами в одной хевре и оттуда маманей гордится…
— Надеюсь, что так, — серьезно ответила она.
Он не знал, как отомстить ей: не «мочить» же эту жалкую чадолюбивую суку — и сказал только:
— Ага! Сейчас! Пустили ее, твою дочь шалавую, к ангелам! — Он не успел перехватить ее руку и получил крепкую пощечину.
Это становилось смешным.
— Пошла вон отсюда, дура безмозглая!.. Чтоб я тебя больше не видел!..
— Нужен ты мне! — огрызнулась она и ушла.
Как все быстро меняется… Какой сильной, уверенной в себе уходила из своего бывшего дома Дульсина! И какой слабой, разбитой, растерянной возвращается в него.
— Неудача, — коротко ответила она на горящий любопытством взгляд Леопольдины.
— Как — неудача?! — ахнула та. — Дикарка не явилась? Дульсина прошла в свою комнату, сопровождаемая ничего не понимающей старшей служанкой. И только здесь стала рассказывать, что произошло.
— Этот аферист остался с моими деньгами, — заключила она свой рассказа, имея в виду Агустина Кампоса, — а проклятая дикарка избежала смерти!..
Не выдержав напряжения дня, она расплакалась.
— У этой дикарки, как у кошки, семь жизней, — удрученно решила Леопольдина.
Первым человеком, встретившим Розу на подходе к дому Мендисанбалей, был Рикардо Линарес.
Она еле шла. В двух шагах от него она покачнулась и упала бы, если бы он не подхватил ее на руки. Он вошел в дом, неся ее на руках. В гостиной было множество народа. Паулетта, которую била нервная дрожь, сидела на диване, а Роке пытался согреть ее ладони в своих.
Херман Лаприда, склонив ухо к Себастьяну, в который раз слушал его рассказ о странном исчезновении Розы из лавки, где продают цветочные семена.
Два полицейских агента с непроницаемым видом безо всякого дела, но в полной готовности кинуться выполнять задание, ожидали распоряжений неизвестно от кого.
Первой о появлении Розы сообщила Эдувигес. И тут же вошел Рикардо с Розой на руках. Все кинулись к ним. Паулетта молча судорожно обнимала дочь, которую чуть было не потеряла. Лаприда пытался добиться от Розы, что с ней приключилось. Рикардо твердил, что, главное, Роза жива и невредима, а расскажет все потом.
Но Роза нашла в себе силы не откладывать своего рассказа. Сбивчиво изложив все, что с ней произошло, она упала в объятия Паулетты.
— Они врали мне, что ты не моя мама! Но это была просто ловушка… Потому что ты — моя мама! Мама!
Ее с трудом успокоили. Женщины ушли, сопровождая Розу в ее комнату. А мужчины занялись анализом сведений, которые успела сообщить Роза.
Кое-какие из этих сведений были очень полезны. Один из полицейских агентов удовлетворенно заметил, что потерпевшая запомнила адрес квартиры, куда ее заманили.
— Надо как можно скорее выяснить, кто ее владелец, — сказал Рикардо.
С ним согласились. Роке обратил внимание на тот странный факт, что женщина, сторожившая Розу, позволила ей уйти.
А Херман советовал не упускать из виду одну деталь: рассказывая, Роза упомянула фразу, которую человек в маске сказал той женщине. Вот эта фраза: «Пойду сообщу сеньоре». Кто эта сеньора?
Это соображение Хермана Лаприды вызвало внезапную задумчивость Рикардо. Становилось ясно, что мужчина в маске и женщина, отпустившая Розу, — лишь соучастники главной преступницы, этой самой таинственной сеньоры.
На ее розыске и следовало сосредоточить внимание. Полицейские агенты что-то записали, обменялись многозначительными взглядами и откланялись, заверив, что будут держать присутствующих в курсе своих розысков.
В комнате Розы к этому времени остались только мать и дочь.
Роза рассказала Паулетте, что у отпустившей ее женщины недавно умерла дочь с нерожденным младенцем. Она потому и Розу отпустила, когда узнала, что та беременна.
— Почему же ты не сказала об этом факте полицейским? — спросила Паулетта.
Роза укоризненно посмотрела на нее.
— Мамочка, ведь там Рикардо. Он ни о чем не должен знать. Паулетта призналась, что забыла об этом. Она помолчала.
Потом снова заговорила, предположив, что Рикардо здесь потому, что Роза все еще интересует его.
— Тем хуже для него, — отозвалась Роза. И добавила — Я не полюблю больше ни одного мужчину. Я всю душу отдам тебе и моему крошке.
Паулетта поцеловала ее попросила впредь больше ничего от матери не скрывать.
Из шезлонгов, поставленных у края бассейна, все вокруг так хорошо просматривалось, что даже Леопольдина с ее тренированным слухом не смогла бы подслушать братьев. Грустно конечно, что в доме Линаресов дело дошло до таких предосторожностей.
То, что Розу заманила в трущобу какая-то сеньора, очень занимало братьев. Рохелио предположил, что, поскольку. Роза теперь очень богата, то могло иметь место похищение с целью выкупа.
Рикардо, признавая логичность этой версии, выдвигал и другую.
У Розы вполне может быть враг или врагиня, которая покушается не на ее деньги, а на ее жизнь.
Рохелио испуганно посмотрел на брата.
— Неужели?.. Неужели ты подумал о Дульсине? И ты считаешь ее способной на такое?
И Рикардо ответил жестко, однозначно, ни на минуту не сомневаясь в своем выводе:
— Наша сестра Дульсина способна на все.
Меньше всего Дульсине хотелось сейчас беседовать с Рикардо. Он вошел к ней с сообщением:
— Я недавно из дома Мендисанбалей, то бишь дома Розы Гарсиа.
— Тебе хочется подразнить меня? — осведомилась Дуль-сина.
— Отнюдь. Я хочу известить тебя о том, что ее похитили, избили, заперли, и ушла она необъяснимым образом.
Дульсина всем своим видом показывала, что ее совсем не интересует это известие.
— Какое мне дело до приключений дикарки?
Однако ее напугало выражение лица брата, когда он спросил:
— А тебе эта ситуация ни о чем не говорит? Она постаралась изобразить возмущение.
— Да ты уж не меня ли подозреваешь?! Ты полагаешь, что я могу быть замешана в таких делах?
— Я ничего не полагаю, я просто спрашиваю. Твоя гордыня способна толкнуть тебя на что угодно. Ты можешь обезуметь от того, что тебе пришлось встать на колени.
