Джудит Майкл - Обманы
Его слепота была вызвана более сложными причинами, чем те объяснения, за которые он цеплялся, чтобы избежать тревожащих подозрений, пытаясь поверить, что она хотела восстановить их брак, или была в шоке после несчастного случая, или страдала и отождествляла себя со своей сестрой. На самом деле Сабрина Лонгворт не успела немного пожить с ними, как начала вести себя и как ее сестра, и как она сама. «Близнецы, — подумал Гарт. — Переплетенные в мыслях друг друга, в домах друг друга». За несколько недель лучшее, что было в Сабрине, слилось воедино с лучшим, что было в ее сестре. Она была Стефанией Андерсен в стольких важных своих чертах и поступках, что само предположение, будто она была кем-то другим, казалось нелепым.
И по мере того, как это с ней происходило, она становилась такой же жертвой обмана, как и он: любя его и не смея рассказать ему об этом до тех пор, пока не будет уверена, что все закончено. Она поймалась, и никто из них не осознал этого.
А потом, разумеется, была еще одна причина, по которой он был доволен и ему не хотелось сомневаться, что это его жена: он полюбил ее. Она три месяца его обманывала и в то же время давала ему больше, чем он думал когда-нибудь найти в женщине. Найти, и любить, и сделать частью своей жизни. Даже теперь, зная все, он думал о ней как о своей жене.
Тарелка с сандвичами опустела, пиво было выпито. «Больше, чем я съел за последние три недели», — подумал Гарт. Он разбил кочергой угли, добавил еще дров, немного помешал, угли в камине и налил себе чашку кофе. Держа ее обеими руками, он смотрел в оранжевое пламя. Оранжевые и желтые, окаймленные синим языки, лизали вишневые поленья, вспыхивали, шипели, доставая до спрятанной капельки камеди. Больше некого было ненавидеть, и места для гнева не осталось. Он скорбел о женщине, на которой много лет назад женился, которая убежала из их дома, чтобы найти себя, а нашла смерть. Он вспомнил их любовь, какой она была когда-то, с грустью вспомнил недоразумения и раны, которые они нанесли друг другу за все проведенные вместе годы.
Но в путанице, которую устроили они с сестрой, когда поменялись местами друг с другом, Гарт увидел новую нить, новое начало. "Может быть, мы все равно нашли бы ее, — подумал он. — Мы оба изменились за двенадцать лет, возможно, мы как раз подошли к той черте, за которой могли бы создать новый род любви и брака.
Вместо этого приехала ее сестра и осталась и стала ими обеими. Моей дорогой любовью. Моей женой".
В тишине комнаты Гарт сидел и улыбался, глядя на догорающий огонь. «Нам надо будет пожениться», — подумал он.
Глава 25
Дмитрий звонил каждое утро. Через два дня после свадьбы, когда Сабрина закрывала «Амбассадор» на рождественские каникулы, он появился, чтобы пригласить ее на ленч.
— Я подумал, что вы, может быть, грустите: подруга ваша вышла замуж, а вы здесь на Рождество без семьи. В кафе какой-то ансамбль пел французские рождественские песни.
— Я знаю эту песню, — сказала Сабрина. — Мы пели ее в «Джульеттах» — моя сестра и я.
— Я хочу поговорить о вас, — произнес он. — Как мне дать вам то, что вы хотите, если вы не говорите об этом?
— Я сказала вам, Дмитрий. Я нуждаюсь только в дружбе.
— А это означает делить с кем-то чувства, а не только разговаривать и обедать. Ладно, — продолжал он, так как она молчала. — Я буду рассказывать о своей вилле в Афинах. Так как она находится рядом с домами моих сестер, их мужей и их детей, слишком многочисленных, чтобы их сосчитать, это самое лучшее место, чтобы провести Рождество. — Он взял ее за руку. — Мы можем быть предоставлены сами себе и никого не видеть или стать частью большой семьи со всем ее шумом, поцелуями и музыкой. Мы будем делать все, что вы захотите. Поедем со мной, Стефания. Я ничего не попрошу от вас, только, чтобы вы порадовались друзьям и семье, вместо того чтобы быть одной.
Группа закончила мягким аккордом одну рождественскую песню и начала другую. Дмитрий улыбнулся:
— Мы научим вас нашим греческим песням.
Это было очень соблазнительно. Побыть в семье, пусть даже не своей, сменить обстановку, чтобы она не напоминала о сестре, ушедшей навсегда… Но это было нечестно по отношению к Дмитрию. Она не была цельной личностью. Дмитрий будет считать, если она поедет с ним в Афины, то это не единичная дружеская поездка, а начало, первый шаг в новых отношениях, хотя она много раз повторяла ему, что это не так. Она покачала головой:
— Может быть, когда-нибудь, Дмитрий, но не в этот раз.
— Вам нельзя быть одной, — настаивал он.
— Иногда нужно и важно побыть одной. Как же иначе будем мы обдумывать и принимать решения о будущем?
— Друзья, Стефания, могут помочь решениям. Я не буду ничего требовать от вас.
Она отняла свою руку и поднесла к губам стакан эля. Ей очень хотелось ему поверить.
— Можно я отвечу вам завтра? Его глаза засветились.
— Я позвоню вам утром. Мы уедем двадцать четвертого днем. Это вас устроит? Не важно, — поторопился добавить он. — Можете сказать мне завтра.
И пока они заканчивали ленч, Дмитрий рассказывал о своей семье, греческих друзьях и соседях.
— А еще вы можете помочь мне отделать мою виллу, — говорил он, когда они покидали кафе, в качестве последнего побудительного довода, чтобы она поехала с ним.
— Может быть, — улыбнулась она в ответ, и они продолжили разговор о сверкающем белом солнце южной Греции, таком не похожем на цвет и свет дня других стран, а вокруг был сырой и серый лондонский день, и только празднично горела рождественская иллюминация. Рождественские огни… Даже декабрьский туман не мог их притушить. Они, гуляя, шли вдоль Оксфорд-стрит, мимо магазинов, перед витринами которого толпился народ и глядел на кукол, изображавших среди миниатюрных домиков историю Пиноккио, по Пиккадилли-серкус к Трафальгарской площади, где сверкала огнями, как звездами, в темных ветвях гигантская елка, которую каждый год дарит Осло Лондону. Еще дальше, за Гайд-парком, каждая арка, каждый карниз, витрина универмага «Гарродс» и даже его высокий купол были окаймлены золотистыми огнями, похожими в тумане на сотни маленьких лун.
Дмитрий молчал, предоставив Сабрину своим мыслям. Она убеждала себя, что эти каникулы ничего для нее не значат, что рождественские песнопения ее не трогают, но каждый раз, когда видела семью с двумя детьми, которые смотрели по сторонам и вверх на взрослых рядом с ними и возбужденно с ними разговаривали, она быстро отворачивалась, переводила взгляд. И как же была она благодарна Дмитрию, нетребовательному спутнику, мило распрощавшемуся с ней у двери ее дома на Кэдоган-сквер.
В доме она наткнулась на миссис Тиркелл, которая со счастливым видом любовалась маленькой елочкой в гостиной.
