Мэри Стюарт - Гром справа
Глаза и голос Дженнифер стали просто ледяными. Миссис Сильвер пришлось бы долго ее разглядывать, чтобы узнать свою нежную дочь. «Вас попросили отвести меня к матери-настоятельнице. Будьте так любезны сделать это немедленно».
Рука Челесты упала. Опустив глаза, она скользнула мимо Дженнифер и прошла к двери в дальнем конце коридора. «Это комната матери-настоятельницы, мадмуазель».
«Благодарю вас».
Девушка отступила, Дженнифер постучала. Раздалось мягкое: «Войдите».
Входя, Дженнифер получила смутное впечатление, что Челеста бросилась обратно по коридору. Дверь матери-настоятельницы закрылась. Дальше по коридору эхом закрылась другая дверь.
8. Блюз
Первым Дженнифер встретил солнечный свет. Он вливался через высокое незанавешенное окно, отражался волнами яркого тепла от кремовых чистых стен, потолка и белого пола. Единственный коврик подчеркивал, что и здесь соблюдается правило спартанской нищеты. Два простых стула и деревянный стол, небольшой складной аналой, ничуть не резной, безо всяких украшений и излишеств даже там, где перед ним становятся на колени, подчеркивали общий стиль. Ничего не нарушало сияющей пустоты, кроме фарфорового диска на стене с изображением Мадонны с младенцем. Вспомнив о картинах в церкви, Дженнифер взглянула на него с любопытством, а потом и с удивлением — это оказалось грубым дешевым изделием, купленным, скорее всего, в Лурде.
«Войдите», — снова раздался тихий голос от окна. На стуле в потоках солнечного света сидела очень старая монахиня. Она не повернула головы, но указала мягкой старой рукой на стул.
Дженнифер села. «Я мисс Сильвер, кузина мадам Ламартин. Я приехала встретиться с кузиной, и мне сказали, что она умерла несколько дней назад».
На этот раз старая монахиня повернулась к ней. Против яркого света Дженнифер видела ее нечетко, получила только общее впечатление круглого бледного лица, сморщившегося от возраста, как рука, которая долго пробыла в мыльной воде. Морщинки не были похожи на линии, порожденные характером, просто возрастное изменение очертаний. Лоб был совершенно гладким, она, очевидно, не хмурила бровей очень долго. Выражения глаз видно не было, но линия рта казалась доброй. «Я слышала о вашем приезде, мадмуазель, и очень жалела, что вас ожидала встреча с такими плохими новостями. Печальное событие. Это всегда горе для друзей тех, кто умирает таким молодым. — Она улыбнулась. — Это нелегко, знаю, рассматривать смерть не как конец, а, скорее, как начало».
«Нет».
«Ты видела могилу своей кузины, дитя мое?»
«Да, ma mere», — Дженнифер остановилась, не зная, как начать задавать вопросы. Вопреки убеждениям, ее потрясло спокойное и нормальное поведение старой женщины. Подозрения и неестественность ушли, казалось, очень далеко… Века доброты в такой доброй и приятной комнате.
Неправильно поняв причину ее молчания, старая священнослужительница начала говорить, мягко, но без сентиментальности. Она обязательно успокоила бы Дженнифер, если бы та искренне скорбела, но при таких обстоятельствах благожелательные слова только затрудняли начало расследования.
В конце концов, Дженнифер приступила к делу, хотя и понимала, что каким-то уж очень окольным путем. «Я говорила сегодня с доньей Франциской и сестрой Марией-Луизой и поняла, что у кузины были документы…»
«Безусловно, — с готовностью ответила настоятельница. — Конечно, вы должны их взять. Она сумела принести их с собой, привязав сумочку к запястью. Донья Франциска занималась багажом, который позже принесли из машины, но документы у меня. — Она поднялась, выдвинула ящик, покопалась в нем недолго, потом протянула плоскую кожаную сумочку Дженнифер. — Она принесла ее именно в таком состоянии, дитя мое. Возьми ее с собой, она теперь твоя».
«Спасибо. — Пальцы Дженнифер немного неловко сжали замок сумки. — Не возражаете, если я ее открою, ma mere?»
«Конечно, нет. Делай, что хочешь», — сказала настоятельница, вернувшаяся на стул у окна. Она склонила голову над четками, будто хотела создать у гостьи иллюзию независимой обособленности. Дженнифер вытащила из сумочки содержимое и разложила на коленях… Расческа, пудра, зеркальце, губная помада, ключи, кошелек, набитый бумажными деньгами, и толстый конверт, заполненный тем же. Дженнифер пересчитала деньги. Больше ста тысяч франков, сто фунтов или около того. Да, возможно Джиллиан закрыла банковский счет и сняла остатки накоплений. Все-таки она намеревалась остаться здесь навсегда.
Дженнифер перешла к конверту. В верхнем углу — фирменный знак банка в Бордо. Адрес на конверте написан легкой французской рукой: madame Lamartine, 135 R. de la Pompe, Bordeaux. Немного документов содержали ту же легенду.
Больше в сумке ничего не было.
Дженнифер начала медленно складывать все обратно. Настоятельница повернулась к ней, перестала шевелить пальцами. «Что-то еще тебя беспокоит, дитя мое, не так ли? Не только смерть кузины тебя расстраивает? Что, дитя мое? Можешь рассказать?»
Дженнифер подняла голову, слегка щурясь под потоком солнечных лучей. «Да, есть кое-что еще». «Расскажешь об этом?»
«Ma mere… To, что я собираюсь сказать, покажется очень странным, но, надеюсь, вы простите меня и выслушаете».
«Слушаю».
И Дженнифер рассказала. Не о подозрениях, что донья Франциска и Челеста могут знать больше, чем говорят, а о том, как трудно поверить, что женщина, похороненная на монастырском кладбище, — Джиллиан. О странном факте, что даже в лихорадочном состоянии та никогда не сбивалась на английский и не вспоминала о семье. «Но вы, — сказала Дженнифер в конце концов, — наверняка посещали ее. Она была в сознании, когда вы ее видели? Она говорила что-нибудь?»
«Мне — ничего. Когда сообщили о твоем приезде, шоком было осознавать, какие новости тебя ждут… И я прошу прощения, что тебя не отвели сразу ко мне, но… — Она собралась вроде что-то сказать, потом передумала. — Больше всего с твоей кузиной общалась донья Франциска. Я была не только огорчена, но и удивлена твоим появлением, потому что ни одно слово мадам Ламартин не давало понять, что у нее есть родственники. Я только надеюсь, что ты простишь нас за поступки, которые мы совершали по неведению…»
«Конечно! Именно об этом я и думаю! Она ничего не говорила о родственниках, потому что у нее их нет… Эта женщина — вовсе не моя кузина, я в этом убеждена!»
«Мадмуазель…»
«Минуточку, — взмолилась Дженнифер. — Послушайте, ma mere. Это, между прочим, не самая странная вещь…» И она рассказала про горечавки, про голубой цвет, который покойница узнавала и любила, а Джиллиан никогда не видела. Мать-настоятельница слушала неподвижно. «Поэтому видите, — продолжала Дженнифер, — почему я так убеждена, что кто-то еще, а не кузина, пришел сюда этой ночью. И, если дело обстоит именно так, то где, ради Бога, Джиллиан?»
