Игорь Матвеев - Ты только живи
Предположений было так много, что они, толкаясь локтями от нетерпения, выстроились в моей голове в очередь.
Ну почему не имеет право на существование такая версия: Дмитрий и София едут вместе на Самотраки, там он тонет в результате несчастного случая, а она возвращается в Александруполис, после чего уезжает в Германию? Причем для моих поисков даже не важно, успели они найти клад или нет. Сюда газетная заметка как-то вписывается.
Или вот такая, дурацкая: они находят клад, она убивает своего спутника, чтобы не делиться, — и опять-таки уезжает в Германию. И еще такая, не менее глупая: София была связана с александруполисским криминалитетом, рассказала им о сокровищах, те подождали, пока клад будет найден, — и вот, нате пожалуйста: труп на дне моря-окияна с привязанной — чтоб не всплыл — чугунной или бетонной болванкой. Софии они отстегивают за наводку энную сумму, и она сваливает к мамаше. Ни та, ни другая версия, правда, не состыкуется с заметкой.
Самой последней версией — потому что она была самая неприятная — я выдвинул следующую: София и Дмитрий нашли клад и улизнули вместе. И здесь, конечно, газетная заметка тоже мешала, как рыбная кость в горле. Да, с ней надо разбираться.
18
Ну что ж, напротив первого пункта плана моего расследования можно было ставить галочку.
Я побродил по улицам Александруполиса, с удивлением отмечая, что мелкие товары типа сигарет, чипсов, брелоков, цепочек, всяких сувениров и безделушек открыто лежат па прилавках киосков или висят на вынесенных стендах: у нас, конечно, ловкие ручки давно приделали бы к ним ножки.
Попутно я обращал внимание па газеты: кроме «Афинского курьера» на русском языке здесь продавались «Аргументы и факты», «Спид-инфо», «Совершенно секретно» и масса другого популярного чтива, что, в подтверждение слов Инны, несомненно, указывало на наличие в городе определенного процента русскоязычного населения. Однако заподозрить, что одно из этих изданий тиснуло заметку о предполагаемой гибели какого-то Дмитрия Захаропулоса из Белоруссии, я не мог — уровень не тот.
Было двенадцать часов. Наверное, для первого дня хватит. Хорошего понемножку. (Плохого, желательно, тоже.)
Я прикинул, что если ехал сюда десять минут, то обратно смогу добраться пешком минут за пятьдесят, самое большее, за час. Оба раза такси везло меня по прямой, так что я, с детства обладая топографическим идиотизмом — так это кажется называется? — все же имел хорошие шансы вернуться домой, не заблудившись.
И я пошел.
Маршрутные автобусы, судя по всему, были здесь не в почете: за все время я встретил только три или четыре, да и те перевозили больше воздух, чем пассажиров, поскольку на каждый приходилось, в лучшем случае, не больше десятка граждан. Зато легковыми машинами были забиты все улицы и переулки.
Мои мысли снова и снова возвращались к нашему с Инной предприятию.
Может, послать ей по «электронке» письмо? Спрошу Йорго, есть ли у него или у кого-то из соседей компьютер. С одной стороны, мне хотелось показать Инне, что я немедленно, с первого же дня, приступил к поискам, с другой — я не мог сообщить ей ничего особо нового: об исчезновении Софии она и так давно знала, а вот то, что гречанка исчезла в направлении Германии, только даст ей (как и мне) повод для не совсем приятных размышлений. Если та действительно уехала — а сомневаться в этом у меня оснований не было, — это могло означать, что ее кладоискательство с Дмитрием закончилось — возможно, что и по причине гибели последнего.
Но почему тогда она не известила об этом Инну?
Я запоздало пожалел, что не узнал у соседей, где работала или училась София, — авось как-нибудь «на пальцах» и объяснились бы. В этом случае я мог бы навести справки и там: уволилась ли, взяла отпуск за свой счет или просто сгинула без объяснений?
«Ладно, подожду с письмом несколько дней, — решил я. — А там видно будет».
Если будет.
Невдалеке показался купол церкви. Совсем неожиданно для меня: я прикидывал, что идти мне еще минут двадцать. Оказалось, что погруженный в свои мысли, я отмахал положенное расстояние в ускоренном режиме и, кстати, особой усталости не чувствовал.
Может, это было влияние целебного морского воздуха?
19
Без четверти час я пересек небольшой сквер с детской площадкой, расположенный как раз напротив церкви, и подошел к дому.
Йорго сидел возле своего огорода на пластмассовом стуле и курил. У его ног стояла бутылка пива. Очевидно, сельскохозяйственные работы были закончены.
Он что-то спросил по-немецки, но я не понял. Возможно, просто интересовался, куда я ходил.
— Шпацирен, — на всякий случай ответил я, и хозяин кивнул:
— Я, я.
Я прошел в квартиру, запер на ключ дверь. На всякий случай проверил свою заначку: все деньги были на месте.
Вскипятил воду, растворил кубик «Мэгги», сварил вермишель. Отрезал кусок колбасы. Обед холостяка был готов. Хлеб?
Вот хлеб-то я купить забыл, хотя в городе миновал минимум с полдюжины продовольственных магазинов. Ладно, наверняка поблизости есть какой-нибудь магазинчик или лавка. Как там по-немецки хлеб? Кажется, «брот»? Удивительно все-таки, как много я запомнил со школьной скамьи! Память даже услужливо подсказала имя учительницы немецкого языка — Майя Григорьевна. Данке шен, Майя Григорьевна!
Поверьте, я никогда не стал бы описывать в деталях столь банальный процесс, как покупка хлеба, если бы эта очередная случайная неслучайность не сыграла в моем повествовании очень важную роль.
Я вышел на балкон.
Хозяин сидел на том же месте и, кажется, дремал, опустив голову на грудь.
Я деликатно кашлянул.
Он поднял голову и вопросительно взглянул на меня.
— Брот? Во ист брот, Йорго?
Какую-то секунду он размышлял над странным вопросом.
— А, псоми, — он махнул рукой куда-то по диагонали.
На главной улице, неподалеку от церкви, я вроде бы заметил пару лавок. Вероятно, их он и имел в виду.
Я вышел на улицу, вновь пересек сквер и увидел на противоположной стороне маленький магазинчик. Точно: оттуда выходила женщина с полупрозрачным пакетом, в котором просматривалось что-то похожее на булку хлеба. Значит, мне туда.
За прилавком стояла симпатичная девушка лет двадцати, светленькая, с короткой стрижкой и жизнерадостной улыбкой. На полке лежали румяные, приятно пахнущие булки нескольких видов.
Я ткнул пальцем в одну из них, девушка кивнула, взяла выбранное мной хлебобулочное изделие и сунула его в целлофановый пакет.
— Пенинда лепта.
Похоже, что перейдя на новую валюту, греки продолжали называть евроценты старым словом — «лепта».