Вера и Марина Воробей - Черепашкина любовь
Мне и сейчас трудно сказать, как на самом деле я относился к этой странной девочке. Честное слово, не знаю… Но случалось, когда я смотрел на ее сосредоточенное, всегда немного строгое лицо, я чувствовал какую-то неизъяснимую, щемящую нежность…
За счет описаний мыслей и чувств героя Шурик, как ему казалось, делал свою повесть более психологичной, а значит, и достоверной. Далее он подробно описывал скромную обстановку Черепашкиной квартиры. Заканчивалась же эта глава поцелуем в прихожей, которого на самом деле не было. Но Шурик Апарин не ставил перед собой цели передавать события с документальной точностью. Определенная доля вымысла в его повести конечно же присутствовала.
После ухода Геши Черепашка набросилась на маму с расспросами. Будто бы после целых двух дней упорного нежелания говорить на эту тему ее наконец прорвало:
– Ну как он тебе?
Елена Юрьевна боялась обидеть дочь неосторожным замечанием. Впрочем, этот красивый, такой раскованный и бойкий парень ей определенно понравился. Но ощущение, что здесь что-то не так, как ни старалась Черепашкина мама, никак не покидало ее. Наверное, ей было трудно представить себе, чем ее робкая, задумчивая и совсем непохожая на своих сверстниц дочь могла заинтересовать и привлечь этого, несомненно, типичного представителя современной продвинутой молодежи.
Стараясь говорить как можно мягче, она ответила:
– Он симпатичный, милый… ну и вообще, нормальный такой мальчик… Но скажи: ты уверена, что он относится к тебе так же искренне, как ты к нему?
Последовала долгая пауза. Какое-то время Люся даже глаза не поднимала на маму, а потом вдруг разрыдалась. Безутешно, бурно, совсем как случалось с ней в детстве.
– Ну что ты? Я же не хотела… Я совсем не то имела в виду, – кинулась утешать дочь Елена Юрьевна. – Ну прости меня… Я не хотела, слышишь?
Она подошла к ней, попыталась обнять, но Черепашка дернулась так, будто ее током ударило.
«Боже, что же я наделала?! Какая же я все-таки бесчувственная дура». – Полночи Елена Юрьевна мучилась угрызениями совести, укоряла себя в цинизме, отсутствии такта, в заскорузлости чувств и во всех остальных смертных грехах. Теперь она совершенно искренне раскаивалась. И даже то первоначальное, которое принято считать самым верным, ощущение чего-то поддельного, неискреннего, ненастоящего, исходящего от Геши, казалось ей сейчас не чем иным, как результатом собственной повышенной осторожности в отношении к людям. Особенно когда это касалось самого дорого, что у нее было на свете, – ее Черепашки.
12
Спустя две недели вся школа гудела, как потревоженный улей. Все, и учителя, и ученики, четко разделились на два лагеря: на тех, кто за Черепашкин с Гешей роман, и тех, кто против него. Впрочем, представителей второй коалиции было непомерно больше, и тому имелось множество причин. Старшеклассницы, почти все, конечно, завидовали Люсе, прикрывая свои истинные чувства лицемерными причитаниями типа: жалко девчонку! Она такая трогательная… Как же ей будет тяжело, когда он ее бросит! Мальчишки, так те откровенно замучили Гешу всевозможными подколами и дурацкими вопросами. Всех интересовало одно: не снесло ли у него часом крышу? Шурик Апарин был счастлив, как не был счастлив еще ни разу в жизни, сознавая себя первопричиной, автором и режиссером всей этой пьесы. Или, как теперь принято называть, реального шоу. А ощущение того, что никто об этом не знает и даже не догадывается, придавало всему суперпроекту начинающего литератора какую-то захватывающую дух остроту.
Люстра (то есть Ангелина Валентиновна, классная руководительница восьмого «А») вызвала в школу Черепашкину маму. Но та, узнав от дочери, в чем дело, в школу не явилась, отделавшись запиской, в которой всячески извинялась, ссылалась на катастрофическую нехватку времени. Однако Люстра была не из тех, кто останавливается на полпути. Она позвонила Черепахиным домой. Трубку взяла Елена Юрьевна. Люстра с пеной у рта принялась убеждать ее в том, что необходимо принять экстренные меры, дабы прекратить «опасную связь» ее дочери с «типичным представителем золотой молодежи». Услышав, что Елена Юрьевна в курсе этих отношений, знакома с молодым человеком и не видит в этой «дружбе» ничего тревожного и тем более опасного, Люстра была просто поражена. На несколько секунд она даже дар речи потеряла.
– Так, значит, Люся приводила Ясеновского в дом? – после паузы спросила классная руководительница дрогнувшим голосом.
– Что значит – приводила в дом? – не выдержала Елена Юрьевна. – Гена бывает у нас почти каждый день, и я очень рада, что у моей дочери появился такой интересный, хорошо воспитанный и, на сколько я могу судить, прекрасно относящийся к ней друг… Алло-алло! – крикнула в трубку Елена Юрьевна. Она подумала, что по техническим причинам связь внезапно оборвалась, – настолько затянулась на этот раз пауза.
Но через секунду трубка отозвалась упавшим голосом Люстры.
– Не думала я, что вы настолько легкомысленны, – задумчиво протянула Ангелина Валентиновна, делая ударение на слове «настолько».
Дело в том, что между ними, Люсиной мамой и Люстрой, уже несколько лет существовала скрытая вражда. Во-первых, Елена Юрьевна была глубоко убеждена: так преподавать литературу, как это делает Люстра, нельзя и даже вредно. Все требования учительницы сводились к тому, кто из учеников лучше вызубрит критическую статью из учебника. Любой намек на наличие у человека собственного мнения по поводу того или иного литературного произведения не то что не приветствовался, а, наоборот, жестоко карался неудовлетворительной оценкой.
Так, например, однажды в седьмом классе Люстра поставила Черепашке двойку за то, что та сказала, что, по ее мнению, Тарас Бульба никакой не эпический, а патологический герой. Жестокий, несправедливый и ограниченный человек. Тогда Елена Юрьевна пошла в школу, но очень быстро, буквально через несколько минут общения с Люстрой, поняла, что «тут ловить нечего», поскольку переубедить эту заскорузлую в своих взглядах училку невозможно.
– Что ж, извините, что нарушила ваш покой, – язвительно проворковала Люстра. – И дай Бог, чтобы вам, дорогая моя, не пришлось впоследствии об этом пожалеть. Когда уже будет слишком поздно что-либо изменить.
Они сухо распрощались, и Люсина мама повесила трубку. Но весь последующий день и всю бессонную, дико длинную ночь ее не покидало чувство смутного беспокойства за дочь…
…Группа поддержки этого суперпопулярного романа была, как уже говорилось, значительно малочисленнее. Возглавила ее Лу. А стало быть, двое беззаветно влюбленных в нее одноклассников – Вовик Фишкин и Володя Надыкто тоже были «за» Черепашку и Гешу. Они всегда и во всем поддерживали Лу, чего бы это ни касалось. Впрочем, Лу не изменила своего мнения ни о Геше, ни обо всей этой истории, но переубеждать подругу считала делом бессмысленным и небезопасным для их с Люсей дружбы. Лу видела, что Черепашка по уши влюблена в этого десятиклассника. А вот как он к ней относится, по-прежнему оставалось для Лу загадкой. Но она решила притаиться до времени. Ведь рано или поздно все выяснится. А уж она постарается сделать так, чтобы это произошло как можно раньше.
