Уильям Купер - Сцены провинциальной жизни
С минуты на минуту ожидая Миртл, и отбояривался от мальчишек, которых как назло тянуло подойти поболтать, и стоял у подножия трибуны в одиночестве.
— Здорово, Джо! — Увлеченный игрой, я не заметил, как ко мне бочком подобрался Фред.
Штаны у Фреда сверкали белизной. Землистый цвет лица выгодно оттенял болотно-зеленый блейзер. Прическа истекала бриллиантином.
— Щеголем глядишь, Фред.
Фред глуповато ощерился.
— Попался, который кусался, в лапы к господину Чемберлену. — В первую секунду я не сообразил, о чем речь. Ах, это он о предстоящем призыве в армию. Значит, уже и до школьников докатилось. Меня это неприятно поразило. — Всех он нас зацапал в лапы.
— И услышал: «Извольте, сделайте милость», — сказал я.
Фред притих. Было видно, как сказанное мною постепенно доходит до его сознания. В конце концов он вздохнул и побрел прочь.
Я присел на край скамьи. Какое мне дело, кто выиграет, когда Миртл все нет и нет.
Тучи на небе сгустились сильней, но дождик перестал, Неожиданно наступила смена подачи, и я заметил, что ко мне, огибая поле, направляется Фрэнк.
— Я хотел с вами поговорить, если вы не против?
Я глянул на него исподлобья довольно кисло.
— Вы извините, что я вас беспокою. — Он замялся; что-то тут было неладно.
Я не скрыл от него, что жду Миртл, — какая разница, все равно он сто раз видел нас вместе.
Фрэнк присел рядышком.
— Как она придет, я тут же смоюсь.
Мы помолчали.
— Я насчет Тревора. — Он с таким вниманием следил за игрой, что, казалось, больше его ничего не занимает.
— Да?
— Не знаю, может, хоть вы повлияете на него.
— В каком смысле?
— Чтобы взялся за ум.
— А что такое?
— Ну, во-первых, он перестал заниматься.
— Да он и раньше не утруждал себя.
— А теперь вообще ни черта не делает.
— Вероятно, метит в художники. — Я покосился на Фрэнка чуть насмешливо.
— Он и над картинами забросил работу.
Это становилось любопытно.
— Чем же он тогда занят? — Я оторвал взгляд от ворот и впервые посмотрел Фрэнку прямо в лицо.
— Шляется изо дня в день по дурацким сборищам и пьянствует. Это до добра не доведет.
Меня, прямо скажем, не слишком трогало — доведет это Тревора до добра или нет, и страхам Фрэнка я тоже всерьез не придавал значения. Сам не знаю, отчего я продолжал этот разговор. Что-то в нем притягивало меня, манило дальше.
— По каким это сборищам?
Фрэнк пробурчал что-то невнятное, но я разобрал слова «художественное училище». И мгновенно разгадал, что притягивает меня в этом разговоре.
— Кто же на них собирается?
Фрэнк отвел взгляд.
— Я был всего один раз…
— Но тебе наверняка известно. Неужели Тревор не рассказывал?
— Думаю, вам их имена ничего не скажут. Не того сорта публика, с какой вы знаетесь.
— Так-таки ни одной знакомой души? — Напрасно я силился напустить на себя равнодушие.
— Миртл, по-моему, бывает, если уж на то пошло.
Фрэнк застенчиво посмотрел на меня. Я молчал. Я вспоминал, с какой серьезностью Том предупреждал, как Миртл проводит время, когда я не допускаю ее до себя.
— А Том ходит на эти вечеринки?
— Нет. Но дружок этот его — Стив — вроде ходит.
Признаюсь честно, мне на минутку полегчало.
— Соберутся всей компанией, и пошла богема.
— То есть?
— Разлягутся на полу и хлещут пиво.
Я не отозвался.
— Вы не думайте, я не ханжа. Но так бездарно убивать время…
— И с кем Миртл приходит?
— С журналистом из одной вечерней газеты. Не то Хаксби, не то в этом роде. Влюблен, говорят. Зря надеется, — прибавил Фрэнк задушевно, — я-то знаю.
Я повернулся к нему вполоборота.
— Ладно, Фрэнк, с Тревором я поговорю. — Во мне крепла уверенность, что от подобных сборищ всем только вред. Упразднить бы их к чертям собачьим, отныне и навеки.
— Это будет не просто. Ему очень лестно, когда его приглашают.
— Для меня неожиданность, что он такой любимец общества. По-моему, к нему хорошо относимся разве что ты да я.
— Ему родители разрешают брать машину, и он после всех развозит по домам.
— Можешь не волноваться, Фрэнк. — Я постарался дать понять, что разговор окончен. Мне не терпелось отвязаться от него. На душе у меня было смутно и неспокойно. Сборища, богема. Хаксби. Передо мною распахивались горизонты — и самого, скажу я вам, неутешительного свойства. И Тревор был тут совершенно ни при чем.
Мы посидели тихо. С поля донесся вопль — боулер с товарищами по команде обратился к судье, чтобы он засчитал им преимущество; судья им отказал. Фрэнк посмотрел на часы и лихо поднял воротник, так что концы уперлись в подбородок.
Мне гордость не позволяла смотреть на часы. Я посмотрел на небо: небо прояснялось.
— А вот и намек, что мне время удалиться, — сказал Фрэнк.
В воротах за дальним концом поля показалась Миртл. Я двинулся ей навстречу.
— Что за жуткий день! — С первых же слов Миртл бесповоротно задала тон всему разговору. Она говорила глухо и отчужденно. Я поцеловал ее в щеку.
— Не так страшно. Я рад, что вижу тебя, милая.
Миртл взглянула на меня и отвернулась. Заметно было, что ее гнетет какая-то кручина, хотя она честно крепилась, стараясь не поддаваться. Я обратил внимание, что на ней новая шубка из черного каракуля. Очень к лицу. Что я и сказал. Миртл запахнула шубку плотней.
— Я так озябла.
Я предложил немного пройтись. В конце концов, если хочешь согреться, самое лучшее — подвигаться, правильно? Миртл смерила меня взглядом, который говорил ясней всяких слов, сколь бескрыло мое воображение. Но прогуляться мы тем не менее пошли.
Мне было не до шуток. Целый месяц врозь, а как расстались, так и встретились. Первое свидание за долгий месяц — как я его ждал! А Миртл ко мне немилостива. Видно, зря говорят, что разлука уносит обиды.
Но все-таки Миртл была рядом, и от этого настроение у меня слегка поднялось. Немилость ко мне не стерла с ее щек прелестный румянец и не погасила блеск ее глаз. Я решил, что попробую поднять и ей настроение. И стал делиться соображениями о том, как мы проведем вечер.
Неожиданно Миртл бросила на меня быстрый взгляд из-под ресниц. На этот раз я уловил в нем не упрек, а упрямство. Она что-то замышляла.
— В чем дело?
— Ни в чем. — Она отвернулась.
Вероятно, можно было проявить настойчивость. Я вместо этого обвел праздным взглядом крикетное поле. И увидел, что нам навстречу шагает Болшоу.
Удивительно. Болшоу редко рвался на спортплощадку даже в свое дежурство, а уж в мое — и подавно.
