Татьяна Краснова - Конкурс песочных фигур
Он протянул ей фотографию юной черноволосой девушки с глазами широко распахнутыми и такими живыми, словно она собиралась вскочить и броситься навстречу то ли птичке из фотоаппарата, то ли кому-то за кадром. Очень похожа на Фрези, а вот на Володю…
– А папин портрет? – затребовала Карина, и Володя понимающе закивал:
– Как же, как же! Это тоже входит в программу. Сейчас покажу. Я в этот момент становлюсь экспонатом, и каждый сам решает – в мать, в отца, в заезжего молодца…
Но Карина, решительно не обращая внимания на эту невесть откуда взявшуюся иронию, рассматривала фотографии. Потом поинтересовалась, нельзя ли увидеть более ранние и поздние – и такие, где папа с мамой вместе, и такие, где они втроем, – и Володе пришлось выкапывать из кучи на полу большой альбом с дугообразными прорезями в толстых картонных страничках.
Ага, вот снимки, один черно-белый, а второй уже цветной, где и отец, и сын одного возраста. Обоим около сорока. Володя и на отца не похож, несмотря на то что оба невысокие, поджарые, с почти одинаковыми, если всмотреться, чертами лица. Но у художника темно-русые кудри вольно отпущены чуть ли не до плеч – а его наследник пострижен предельно коротко. У художника в неудержимой, чуть хмельной улыбке радость, что ему принадлежит весь этот мир, – а наследник спокойно смотрит в объектив, нимало не сомневаясь, что мир принадлежит ему, а вот улыбаться при этом не обязательно. На художнике расписной цветастый батник, явно моднючий в те времена, – на наследнике же, как всегда, что-то серенькое. Да, такую непохожесть надо было хорошо продумать и тщательно создать.
А вот отец и сын стоят, одинаково прислонившись спиной к сосновому стволу, только художник в более картинной позе. Даже пейзаж на фотографиях смутно похож. Может, и сосна та же самая?
– Семейное сходство – это не носы и уши, – пояснила Карина. – Самое интересное – в повороте головы, в улыбке, манере щуриться или откидывать волосы, в каких-нибудь непроизвольных жестах. Мы ведь можем смеяться, чихать или кусать губу, как наши предки, которые носили совсем другую одежду и ездили на совсем другом транспорте, – и понятия об этом не иметь! Может, твой Голован так же любил прислониться к сосне и погреться на солнышке…
– Ну, тогда лучше не фотографии смотреть, а фильм, где все двигаются и головами вертят. Да, есть такой, на местной телестудии сделали несколько лет назад. Голована там точно нет, а Головин Великий – пожалуйста. Мне обещали копию, все не соберусь заехать забрать… Неужели тебе в самом деле интересно? – не верил Володя, принимая увесистый семейный альбом и бросая его в кучу на полу. – А я всегда в гостях засыпаю от этого развлечения, а их вечно суют…
– Ты что творишь! – рассердилась Карина. – Зачем бросаешь! – Володина куча была не меньше Илюшкиной, но, судя по слою пыли, служила скорее «ворохом забвения».
Брошенный альбом тут же съехал и шлепнулся, взвихрив серое облако. Карина кинулась поднимать, отряхивать, собирать выпавшие снимки, попутно выговаривая:
– Разве можно швыряться родителями! Такие фотографии чудесные, с зубчиками! Надо же, всю свою жизнь – в пыльную кучу! А альбом – таких ведь больше не делают! Вот нам с Иринкой все альбомы пришлось оставить, такие же красивые. Мы бы их просто не дотащили. Фотографии только вынули, сложили в пакет… И все книжки там оставили, так жалко! А у тебя книги мхом проросли! Да еще на полу!
– Ну, я начинал разбирать и не кончил, – оправдывался Володя. – Отец новый стеллаж сделал, а книжки поставить не успел, так все и осталось. А мне сюда первое время тяжело было заходить, да и до сих пор кажется, что он вернется и сам все доделает. Он терпеть не мог, когда у него копаются, особенно тетя Зина – она и сейчас не заходит, вот все и… Слушай! – нашелся он. – А помоги мне как-нибудь разобрать это безобразие! Тут книжки в основном по искусству, ты же в этом понимаешь! Можешь взять себе, что захочешь, – отец очень приличные издания покупал. А то правда все так запущено…
– Ну да, нечего даром чай пить, – ввернула Карина. – Трудовая повинность – дело справедливое!
Володя растерялся:
– Это я так, ты извини… Тетя Зина тоже не хочет. Они с отцом ох как не дружили, и она наотрез… А чай… черт, совсем забыл, ты же с мороза!
– Да разберем мы твои богатства! – расхохоталась Карина. – Мне в книжках в радость покопаться, вот приду пораньше как-нибудь… А сейчас благодарю за экскурсию и позвольте снять перчатки! – Она показала руки, которые до кончиков пальцев были словно в серой замше.
– Вот сюда, – заторопился Володя, – не надо вниз, вот здесь можно руки помыть!
И Карина оказалась в ванной комнате, колючий блеск которой после спокойных деревянных панелей и приглушенных тонов кабинета бил по глазам. Сюда, судя по надраенности всех поверхностей, тетя Зина заходить не отказывалась. И команда гостей тогда больше интересовалась новой суперсовременной сантехникой, чем пылью веков. А Карину восхитили стены, выложенные радостной желтой плиткой. Как это правильно в краю, где хронически не хватает солнца! А в плотниковской квартире, и в теткиной тоже, ванные льдисто-голубые – уже при входе ежишься и замерзаешь… Хозяин стоял в дверях, следя за ее реакцией, и, увидев, что ей понравилось, тоже начал улыбаться.– Володя! – привела его в чувство Карина и указала подбородком: – Догадайся завернуть мне рукава и кран открыть, я же все перепачкаю! – и с удовольствием наблюдала, как он сосредоточенно, не поднимая глаз, заворачивает ей рукава сначала на правой, потом на левой руке. Как здорово его смущать!
Карина с чашкой в руках сразу же пристроилась к камину. Незаметно взглянула на часы – ничего, еще есть время до шестичасовой электрички. Что это на полу – сосновые шишки?
– И кто из вас их ест?
Володя бросил шишку в огонь – она вспыхнула и затрещала.
– Красиво, – согласилась Карина, пододвигаясь вместе с креслом еще ближе к теплу, – а Кошаня, недовольно тряхнув ушами, соскочил с коленей.
– Боится. В детстве усы подпалил. Столько лет, а никак не привыкнет, – проводил его глазами Володя, тоже устраиваясь рядом с огнем.
– А сколько ему?
Хозяин принялся считать, но усомнился:
– Да нет, столько не живут. Но кошка его принесла, когда я только работать начинал после института. Самый захудалый был, мама его пожалела и оставила.
О маме, в отличие от отца, он говорил охотно. Она вечно возилась с разными зверушками, все время кого-то подбирала и выхаживала и, когда уже родился Володя, выучилась на ветеринара. А зверье продолжало на нее сыпаться со всех сторон. Бублик, например, оказался подкидышем. Коробку со щенками поставили зимой у двери ветклиники.
