Наталья Потёмина - Зачем тебе любовь?
Интересно, подумала Курочкина, она и в постели будет обязана оставаться такой же знойной аккуратисткой? Никаких тебе экспериментов, опытов, излишеств, все скучно и точно по рецепту. Войдите, пожалуйста, но только на четырнадцать сантиметров и с отклонением влево не больше чем на девять с половиной градусов, и чтоб было произведено ровно две тысячи четыреста две фрикции – тогда только будет гарантия, что ровно через сорок минут все обязательно вскипит и даже выльется.
Курочкина поскучнела. Весь этот так называемый процесс приготовления пищи, который по скорости монтажа мог бы соперничать лишь с увлекательной охотой на блох, начисто отбил у нее аппетит. А что делать? Придется, видимо, чем-то пожертвовать.
Порой, сидя в одиночестве на своей затрапезной кухне, Курочкина тщательно подсчитывала, сколько денег уходит у настоящей героини передачи на скромный замор червячка, и редко когда той удавалось уложиться в размер пенсии Любкиной матери, проработавшей сорок лет на вредном производстве. При всем том Курочкина понимала, что нехорошо считать чужие деньги, причем на редкость честно заработанные, но ничего не могла с собой поделать.
Поток сознания не помешал Курочкиной придвинуться поближе к Серому. Любка притянула к своим близоруким глазам его слабо сопротивляющуюся руку и начала свою нехитрую атаку:
– Какая интересная рука!
Серый громко расхохотался и с нескрываемым интересом посмотрел на Курочкину:
– Неужели я еще могу на что-то надеяться?
– Ну что вы! – засуетилась Курочкина. – У нас, то есть у вас, все еще впереди!
– Прекрасный тост! – поддержал ее Серый и, оглядев заметно оскудевший стол, поинтересовался: – Только вот что вы будете пить?
– Шампанское! – прокричала Курочкина.
– Коньяк, – попросила Ленка.
Эдик отвел глаза в сторону и скромно промолчал.
Серый встал и направился к бару. Ленка оглянулась и из-за его спины увидела барменшу, зазывно расплескавшую по барной стойке свою необъятную амебоподобную грудь. Тетка делала какие-то неуверенные па руками и застенчиво улыбалась. Против ненавязчивого обаяния Серого и в столице редко кто мог устоять, а провинциальные барышни не просто под ноги падали, но и сами укладывались в ящики.
Что я чувствую, задавала себе привычный вопрос Ленка и привычно же не находила на него ответа. Сколько, действительно, лет, сколько зим прошло! Пора бы уже и не быть собакой на сене, ан нет, что-то еще теплится в подкорочном пространстве, что-то еще свербит.
Серый, держа в одной руке бутылку коньяка, в другой – шампанское, вернулся к столику. За ним трусила барменша с подносом. Она собрала грязную посуду, сменила скатерть и, выставив на стол местные нехитрые закуски, скромно удалилась.
Началась обыкновенная интеллигентная пьянка, живое участие в которой в основном приняли женщины: Эдику на другой день надо было выступать, а Серый, и раньше особо не злоупотреблявший, в этот вечер своих привычек решил не менять.
Ленка пила только коньяк и поэтому набралась гораздо быстрее Курочкиной. Но Любка была активнее, и уже через некоторое время висела у Серого на шее и плакалась ему в воротник кожаной куртки:
– Никто меня не любит, никто не поцелует, пойду я на болото, наемся жабуляк.
– Курочкина, повтори, пожалуйста, помедленней, – сказала Ленка, прикуривая сигарету, – я записываю. Если пустить это народное творчество на припев, народ, я думаю, на меня не обидится.
– Не обидится! – подтвердила Курочкина, упорно пытаясь взгромоздиться Серому на колени.
– А может быть, нам Лена что-нибудь из нового прочтет? – предложил он только для того, чтобы избавиться от Любки.
– А что? – встрепенулась Ленка. – Могу!
Алкоголь, усиливавший ее беспочвенную ревность, подхлестнул вдохновение, и она начала импровизировать:
– Не жалею, не зову, не плачу...
– Свое! – прервал ее довольно грубо Эдик. – Свое давай!
– Не мешай! – Ленка сосредоточилась и начала снова: – Не жалею, не зову, не плачу – наплевать! Не зову тебя на дачу – ночевать. Посижу тихонько в баре, помолчу. Не войдешь в меня ты дважды – не хочу!
Курочкина с Эдиком дружно заржали. А Серый, протянув через весь стол руку, показавшуюся Ленке невыносимо длинной, звонко ударил ее по лицу.
Потом он брезгливо вытер ладонь салфеткой, поднялся из-за стола и быстро пошел к выходу.
Ленка постепенно приходила в себя. Оглушенная и униженная, она молча наблюдала за его действиями, как за кадрами немого кино, и только когда дверь бара закрылась за его спиной, вскочила с места и, путаясь в складках бестолковой цыганской юбки, побежала за ним следом.
– Сергей Алексеевич, подожди! Подождите меня, Серый!
Ее мотало из стороны в сторону, нарисованные разноцветные пятки под ногами безжалостно расплывались, но не переставали указывать дорогу. Через какое-то время, выбравшись из подземелья наружу, Ленка оглянулась по сторонам и, не увидев Серого, на минуту растерялась. Потом встрепенулась, подошла к девушке-администратору и, еле ворочая языком, спросила:
– Не видели ли вы... Такой импозантный, интересный, седой?.. А на какой этаж?.. А в каком номере?
Девушка посмотрела в какую-то книгу и профессионально вежливо произнесла:
– Номер четыреста третий, четвертый этаж, от лифта налево.
– Спасибо тебе, подруга, – поблагодарила Ленка и со слезой в голосе добавила: – Мужика тебе хорошего встретить, и чтоб любил, и дети, и всякое такое...
Номер Серого она нашла довольно быстро, но постучать в него не решилась, а просто села на пол и, прислонясь спиной к двери, тихонечко завыла:
– Серый, подлый трус, выходи! Я знаю, что ты там!
Минут через пятнадцать, показавшихся Ленке вечностью, дверь в номер открылась, и она, как куль с мукой, свалилась на пол, прямо Серому под ноги. Последнее, что она помнила, это запах его волос, когда она, уткнувшись ему в шею, поплыла на его руках внутрь гостиничного номера.
Глава 5
Ленка проснулась, когда за окном уже светало.
Она затаила дыхание и прислушалась. В номере было неестественно тихо и все еще сумрачно.
Ленка приподнялась на локте и огляделась. Недалеко от нее, в кресле, запрокинув назад голову с синим, пару дней не бритым подбородком, спал Серый.
Ленка почувствовала странную, едва ощутимую неловкость, как будто подглядывала за человеком, справляющим естественную нужду. Сон Серого казался крепким и каким-то по-детски беззащитным. Но, продолжив свои наблюдения, она поняла, что это было не совсем так. Его ладонь, которая лежала на подлокотнике, слабо дернулась и стала медленно сжиматься в кулак. Кадык на шее напрягся, заходил и тут же расслабился. Послышался глубокий судорожный вдох.
