Галина Лифшиц - Блудная дочь
Так она и уснула в горестных мыслях.
Утро пришло тихое и доброе. Похмельное.
Митя не предлагал молодому бойцу заняться разминкой, как обычно по утрам. Он собрал все зелененькие бумажки и велел едва проснувшейся Поле:
– Спрячь это ты. Пусть будут у тебя. Это твое. Чтоб я не знал где. В квартире не оставляй.
Раньше бы она отказалась. Но сейчас опять всплыли страшные кабинетные видения, она вспомнила словечки «нищету плодить» и взяла пачку.
Тихо завтракали вкусностями, которые вчера принес Митя вместе с диковинной бутылью.
– Ты чего вчера вроде и не рада была? – спросил он.
– Устала просто. Плохо себя чувствую. Может, грипп надвигается. – Поля решила не говорить Мите о враче. Никогда. И о беременности. Пока.
– А ты «Упсы» выпей, – посоветовал Митя, чмокнув ее в макушку перед тем, как снова уйти на боковую.
Поля собралась и снова поехала к подруге. Ей требовалось решить, как быть: как научиться отказывать ни в чем не виноватому Мите, если самой – хоть режь – не хочется?
– Ну уйди от него, – лениво советовала Катька.
– Ты что? Я же люблю его! – патетически восклицала Полина.
– Тогда спи с ним. Через «не хочу». Он же не поймет тебя. Чтой-то ты вдруг? То хотела-хотела, а то все… Решит, что у тебя кто-то есть. Будет ревновать. Фиг потом докажешь. Забудешь ты про врачиху эту, продержись недельку-другую, все вернется. Ну, поддай слегка перед этим, что ли…
Поля с надеждой ждала, когда все вернется, а пока изображала надвигающийся грипп, ломоту в суставах, слабость, невыносимую головную боль.
Митя жалел ее целых три дня. Терпел. Потом опять принес шампанское, они выпили на кухне, и он предложил:
– Давай попыхаем.
Увидев непонимание, выразился яснее:
– Курнем давай, говорю.
Поля курила с Митей за компанию. Без него она о сигаретах и не вспоминала и радовалась этому: привычка не приходила.
Митя достал пачку «Беломора». Такие курил Полин дед, пока врачи не велели бросить.
– Ого! Папиросы будем курить! – по-детски обрадовалась Поля.
Митя тотчас откликнулся на ее радость, опять начал играть в беби.
– Папироски не простые! В них начинки золотые! Беби будет затягиваться, и будет беби совсем-совсем хорошо, будет беби здоровый и веселый…
– Какие золотые начинки? – улыбалась Поля, беря странно пахнущую папиросу.
– Травка это. Не бойся. Вреда не будет. Это только в книжках: затянулся – и наркоман на всю оставшуюся жизнь. Давай, попробуй. Хорошо будет, увидишь.
Полина затянулась несколько раз, глядя, как это делает Митя. Посидели в тишине.
Ей вдруг стало дико смешно, легко, беззаботно. Все страхи испарились.
Все снова встало на свои места. Вечер провели замечательный.
Утром ее рвало. Митя решил, что это реакция на курение. Но она-то знала, что происходит. Подступил токсикоз. Было ей фигово, но, вспоминая прошедшую ночь, Поля радовалась, что любовь ее, оказывается, никуда не делась, что было, как сказал Митя, хорошо как никогда.
C тех пор утренняя рвота стала привычной. Полина беспокоилась только о том, чтобы Митя ничего не заметил. Она еще не решила, когда ему скажет. К тому же если все-таки решит не оставлять, то зачем вообще говорить. Пусть все будет радостно и без проблем между ними.
Однако Митя, будто чувствуя что-то, вскоре спросил:
– Слушай, а ты как предохраняешься? Не залетишь?
– Не залечу, – успокоила его уже «залетевшая» подруга.
И вдруг сам по себе выговорился вопрос:
– А если и залечу? Что тогда?
Но Митя уже успокоился, потерял интерес к теме, увидев, что Поля сама безмятежно спокойна за себя.
Раз все не всерьез, можно было снова начинать игру, сюсюкать с беби:
– Что тогда? Будет у меня тогда пузатый молодой боец. Со скрипкой. И как мне пробираться к бойцу, если у него вырастет большое-большое пузо? И как я буду его на ручках носить?
Звучало вполне утешительно. Он, правда, тут же отвлекся от своих причитаний, занялся чем-то другим, Поля не успела продолжить разговор.
А вскоре накатили на нее внутренние изменения: все стало раздражать – и запахи, и беспорядок в квартире, которую прежде убирала она, а теперь не могла, не было сил. Каждый день она придирчиво разглядывала себя в зеркало. Живот пока не рос, сильно увеличилась грудь. Полина стала чувствовать себя неуклюжей, неповоротливой, неловкой. Еще получалось влезать в свои узенькие джинсы, но все теснило, хотелось одежды свободной, уютной. Она купила большой просторный свитер и мягкие широкие брюки с подтяжками. Мите решительно не понравилось:
– Не меняй стиль одежды. Не твое – толстит. Выглядишь как колобок.
Полина вспылила. Впервые за их совместную жизнь. Она стала вопить, что ему лишь бы фигуру видеть, а посуда стоит немытая, есть не из чего, а в грязи возится только она и она.
Митя в ответ орал еще громче:
– Не нравится грязная посуда – стой у раковины и мой! Не хочется – пошла вон!
Такого между ними еще не было. Поля ушла спать в другую комнату, он не позвал. И не думал заговорить. Она чувствовала его раздражение, тревожилась все больше. Наутро вымыла посуду, навела порядок на кухне, ушла из дому, шаталась по магазинам, заехала к Катьке. Беспокойство не оставляло ее.
Вернувшись, она увидела свет в спальне, пошла к Мите мириться. Он дремал с включенным ночником. Открыл один глаз, похлопал по кровати: ложись, мол. Поля поспешно улеглась. Он лениво повернул ее на живот, поставил на коленки. Поля была счастлива. Ей только одного не хватало: хотелось ласкать его, целовать глаза, рот, шептать о своей любви, хотелось видеть его лицо.
Все быстро кончилось. Митя улегся на спину, закурил. Она взяла его руку, стала водить ею по своему животу, гладить себя его рукой, испытывая острое блаженство. Он отстранился и жестко произнес:
– Запомни! Намерена орать – лучше сразу вали отсюда. Достаточно я слышал ора от своей мамочки. А ты мне не мамочка, я терпеть этого не намерен.
– А кто я тебе? – хотела спросить Полина, но почему-то жутко испугалась своего вопроса. Она чувствовала, что Митя не шутит, не играет в обиженного, не воспитывает ее. Она задела его всерьез, и теперь ему ничего не стоит просто взять и выставить ее за дверь.
– Прости меня, – заревела она в голос. – Прости, я больше никогда…
– Следующего раза не будет, – подвел итог Митя и отправился в душ.
Ссора эта не прошла бесследно.
С того дня Митя, то ли почувствовав вкус власти над Полиной, то ли срывая накопившееся раздражение, стал придирчив и беспощаден. Он упрекал ее по любому поводу. В постели все было идеально, но как только кончались их любовные игры, которым Поля отдавалась с отчаянием, каждый раз как последний раз, а Митя с холодным ожесточением, он мог грубо пошутить или сделать резкое замечание.
