Ольга Славникова - Любовь в седьмом вагоне
– Я тебя найду, Андрюха! – крикнул полковник и в последний, наверное, раз увидел узкий гусиный затылок брата и растрепанный клок его бороды.
Непонятное, между тем, продолжалось. Результаты анализов почвенных проб, на которые намекал Иванов, по-прежнему отсутствовали, и нервы у личного состава горели, как бикфордовы шнуры. Положительный и надежный, каждый вечер качавший в тренажерке здоровье, капитан Нестеренко был обнаружен в расположении мертвецки пьяным, с разбитой физиономией, напоминающей палитру какого-нибудь Гогена. Работа штаба по ликвидации последствий катастрофы, энергично начатая, зависала в пустоте. Все расползалось из-под рук. Поскольку на местности было все, как на ладони, полковник Забелин мог лично наблюдать, как незагорелые солдатики скопом, будто чищенная картошка, бултыхаются в Сурогже. Уже четыре раза объявлялось о прибытии министра и четыре раза откладывалось. Странно было видеть, как мимо резиновых желтых марсиан, трудолюбиво склонившихся в полях, пролетают пацаны на легких, сверкающих спицами велосипедах. Беспорядок и неразбериха нарастали. Этой неразберихой полковник Забелин и решил воспользоваться.
Как только вислозадый автобус, увозивший Андрюху, нырнул под горку, полковник из пыльного телефона-автомата позвонил на здешний рабочий номер Иванова. Звонок долго переводили, играя музыкальные гаммы на натянутых полковничьих нервах. Геннадий Андреевич знал, что Иванов сейчас не в Горошине, а у себя в Сибири, улетел за новейшими биохимическими тестами, послезавтра вернется. Прикрываясь горстью, полковник сдавленным голосом наврал, что, мол, имеет догадку, почему воздействие вещества до сих пор не проявляется, и может сообщить только в разговоре с глазу на глаз.
– Откуда вам знать, вы не специалист… – доносился сквозь размытые тысячи километров раздраженный и усталый голос Иванова.
– Человеческий фактор, – туманно объяснил запунцовевший от волнения и вранья полковник Забелин.
Назначили секретную встречу. Там, где надо. Оставшиеся до свидания сутки с лишним Геннадий Андреевич почти не спал. Соловьи, набивавшиеся в каждую древесную крону, будто монеты в копилку, вынимали из полковника душу. Сидя в узком, точно кусок коридора, гостиничном номере, полковник любовался своим зеркальным и хищным охотничьим ножом. Желание, вызываемое у полковника всем хрупким жизненным составом Иванова, неимоверно раскалялось от напора весенней жизни, порхающей, чирикающей, цветущей, знать ничего не желающей ни о каком веществе.
Наконец, настало назначенное утро. Полковник, слегка задыхаясь, надел чистую, отглаженную еще супругой, форменную рубашку, тщательно побрился, щедро ожег зарозовевшее голое лицо грубым одеколоном, зачесал сырые волосы ровными дорожками. Нож в расстегнутых ножнах он поместил в начищенный до блеска правый сапог. Когда он, при полном параде, ступил с крыльца гостинички на булыжную площадь, лучистое утреннее солнце его почти ослепило. Моргая со слезой, полковник свернул в переулок и тут увидел против радужного света стариковскую шаткую фигуру, которой здесь не должно было быть ни в коем случае.
Брат Андрюха, довольный и важный, как гусак, с беззубой улыбкой в мокрой бороде, вышагивал навстречу, неся поблескивающие удочки и красное пластиковое ведро с уловом. Завидев Геннадия Андреевича, он запнулся, а потом заулыбался еще шире, показывая шишковатые десны.
– Ты как здесь оказался?! – воскликнул полковник, подскакивая к старику.
– Тихо, тихо, Генка, с ног меня сшибешь! – загородился старик выставленными удочками. – Ну, вернулся на попутке, чего мне там делать, в палатках этих? Глянь лучше, чего наловил!
В гордо предъявленном ведре трепетали ломтями серебра крупные язи и топорщил колючки здоровенный жерех. Рыба была тугая, сильная, мордатая, вкусно пахла рекой.
– Выбрось это немедленно! Рыба зараженная! – напустился полковник на старика, топая начищенными сапогами в мягкой пыли.
– Ага, выбрось! Щас! – отдернул ведро упрямый Андрюха. – Да ты глаза разинь, здоровая она! Что не рыбина, то слиток!
И тут по фуражке полковника Забелина словно хлопнула теннисная ракетка. Полковник вытаращился и застыл столбом. «Слиток, слиток…» – мячиком прыгало у него в мозгу. Он моментально забыл и про Андрюху, и про готового к употреблению, ждущего в овражке Иванова. Повернувшись на сто восемьдесят, он рванул по булыжнику к зданию гимназии, торопясь добраться до средств связи и сделать запрос.
– Эй, Генка, погоди! Деньги я тебе твои отдам! – кричал ему вслед Андрей Андреевич, но Геннадий Андреевич не слышал.
В Краснокурьинске дело раскрутили быстро, буквально за сутки. К работе ОБЭП подключились и другие, более чем серьезные ведомства, и главный подозреваемый, моментально сообразивший, что весь баланс отношений и договоренностей рухнул под давлением чрезвычайных обстоятельств, сам прибежал с повинной. Им оказался заместитель коммерческого директора Краснокурьинского метзавода, некто П.Н. Самагин. Он предъявил и чушки свинца, вовсе не отгруженные потребителю, а спокойно лежавшие на территории завода, в аварийном здании бывшей столовой. В вагоне, как показал Самагин, ехал не свинец, а мешки с обыкновенным кварцевым песком.
Иванов, еле вылезший тогда из овражка, явившийся в своем перемазанном травой защитном костюме похожим на перезрелый желтый огурец, теперь сиял именинником, удивительные уши его цвели, будто голландские розы.
– Хотели поделиться со мной догадкой и бросили меня, – благодушно упрекал он полковника Забелина, не ведая, что смерть разминулась с ним на несколько минут. – Но как вы были правы! Именно человеческий фактор!
Радостный и оттого странно опростившийся, Иванов уже не вызывал у полковника прежнего желания – так, остаточное любопытство пощупать скорлупку кадыка. Теперь полковнику хотелось поглядеть на вора – спасителя Отечества. Видимо, Иванову хотелось того же самого. По своим каналам секретный разработчик добился того, что П.Н. Самагина срочно доставили в Горошин для особого разговора на месте.
В воображении полковника фигура вора перенимала некоторые черты того режиссера катастроф, о котором Геннадий Андреевич размышлял все годы службы в МЧС. Этот Самагин виделся ему мужчиной громадного роста, с пронзительными глазами на туманном лице. Вор собирался перехитрить ОБЭП, возможно, своих подельников из заводского начальства, а перехитрил неумолимый рок, подменив важнейший ингредиент погибели безобидным песочком. Фигура такого масштаба вызывала у полковника почтительный трепет.
– Орденом его, что ли, теперь наградить… – размышлял он вслух, когда они с Ивановым сидели в обжитом за эти полторы недели директорском кабинете, ожидая доставки задержанного.
