Светлана Лубенец - Золотая девочка
– Надеюсь, вы не забыли, что мы – выпускной класс и нам предстоят серьезные экзамены…
– С тобой забудешь, как же… – пробубнил Изотов.
– Последнее изложение показало, – невозмутимо продолжила Прокопчина, – что его сочинительная часть – наше слабое место. Нет ни одной пятерки, всего три четверки и целых восемь двоек. Это никуда не годится! Вера Петровна дала мне сборник с текстами, по которым мы можем сами, без нее, попрактиковаться, и я предлагаю обсудить время дополнительных занятий.
Со всех сторон тут же понеслись раздраженные выкрики:
– Еще чего!
– Совсем с ума сошла!
– Тебе надо, ты и занимайся!
– А я все напишу и без твоих дурацких занятий!
– Ленка! Тебе бы в прошлом веке жить! – перекрыл голоса ребят выкрик Изотова.
– Это почему? – удивилась Прокопчина.
– В октябрята бы вступила или в пионеры. Или в комсомол!
– Зачем? – удивленная Лена никак не могла понять, куда клонит Ромка.
– Затем! Это у них там было: «Будь готов!» – «Всегда готов!» А сейчас другие времена: хочу – иду на твои дополнительные занятия, хочу – не иду. Мое дело!
– Ромашка прав, – вступил в разговор Карамышев. – Ты, Прокопчина, прямо какое-то ископаемое животное. Динозавр. Нет, динозавриха!
Колька хотел добавить еще что-то, но все вздрогнули от стука, внезапно раздавшегося в конце класса. Это Филя Лаевский вскочил со своего места, уронив стул. Он подбежал к Карамышеву, схватил его обеими руками за моднючую толстовку и громко процедил в лицо:
– Если скажешь еще хоть слово – урою!
Карамышев был далеко не слабым товарищем, но Филин выпад был таким неожиданным, что Колька только по-рыбьи хватал ртом воздух и даже не пытался освободиться из рук Киркора. В классе повисла такая тишина, что из лаборантской высунулся Петр Михайлович.
– А-а! Вы еще тут, – сказал он и снова скрылся за дверью.
Киркор отпустил Карамышева, вышел вперед и встал рядом с Прокопчиной.
– Можете не ходить на эти занятия, – сказал он, – ваше дело. Но если хоть кто-нибудь… когда-нибудь… скажет ей хоть одно обидное слово… – Филя обвел взглядом класс, взял Лену за руку и закончил мысль: – Будет иметь дело со мной! Поняли?
Караваева во все глаза смотрела на пару, держащуюся за руки на виду у всего класса. Хрупкая русоголовая Лена, покрасневшая по Люськиному образцу и лицом и шеей, отвернулась к окну, зато Филя, сверкая яркими вишневыми глазами, бесстрашно глядел на одноклассников. Люська вспомнила театр, и ей до слез захотелось, чтобы Артем вот так же взял бы ее за руку на виду у всех: у Карамышева, Изотова, Наташки, а главное, на виду у Лизы Малиновской.
– Чего уж тут непонятого! – нарушила тишину Драгомилова. – Мы все поняли! Так, может, вы вдвоем и… позанимаетесь… э-э-э… русским языком… А мы, пожалуй, пойдем… – И она первая поднялась из-за парты.
Вслед за Наташкой из класса потянулись остальные, а Лена и Киркор все так и стояли, взявшись за руки.
Когда Люська вышла в коридор, к ней подлетела Драгомилова:
– Ну, видишь? Я была права – любовь творит чудеса! Все же жаль, что это не мы с тобой Фильку раскрутили. Дура ты, Караваева! И чего было пересаживаться…
Глава 11
Предатель просит прощения
Дни шли за днями. Люська встречалась с Игорем, а Наташка – со Стельманчуком и Костиком попеременно. Естественно, молодые люди даже не подозревали о существовании друг друга.
Люська выговаривала Наташке:
– Допрыгаешься ты, подруга. Они подерутся, когда узнают, или, что еще хуже, подружатся и отлупят тебя в четыре руки.
– Еще чего! Да они оба в ногах валяться будут, умоляя, чтобы я выбрала кого-нибудь одного. И каждый при этом будет думать, что я выберу именно его.
– А ты?
– Что – я?
– Ну… кого выберешь?
– Почем я знаю? Не хочу забивать этим голову. Кого захочется, того и выберу!
– Наташк! А как же любовь?
– Любовь? Она только в дамских романах встречается и в классической литературе. Да и то… Помнишь у Грибоедова: «И вот любовника я принимаю вид / В угоду дочери такого человека…» Вот и вся любовь!
– А Чацкий?
– А Чацкий вообще подлец. Захотел – уехал, захотел – приехал. А ты его жди и люби… Конечно, подлец!
– Наташка, а как же Киркор с Леной?
– Да-а-а… – призадумалась Драгомилова. – Тут, конечно, любовь… Ничего не скажешь… И ведь кто мог подумать, что Лаевский способен на такие пламенные чувства? Похоже, нашей Неллечке Игнатьевне просто нечем будет заняться в конце года: Киркор под влиянием счастья в личной жизни и без ее титанических усилий закончит без двоек. А Ленка-то какова! Цветок заморенный… Отличница худосочная… Такого лентяя раскочегарить – это ж надо суметь! Не представляю, как она умудрилась?
Люська вполуха слушала Наташку и думала о том, что не без ее участия у этой пары сложились такие трогательные отношения. Вот если бы она не согласилась пересесть к Изотову…
– Люська, я тебя, кажется, спрашиваю! – Наташка слегка ткнула задумавшуюся подругу в бок локтем. – Как у тебя дела с Игорем? Он тебе нравится?
– Так как-то… – пожала плечами Люська.
– И что это означает?
– То нравится, то не нравится… Сама не знаю…
– А ты ему?
– Знаешь, Наташка, мне кажется, он в меня влюблен по-настоящему: цветы дарит, конфеты, слова всякие красивые говорит. Я даже не могла подумать, что ко мне можно так относиться…
– Как «так»?
– Ну так… Будто я – хрустальная ваза… будто самая-самая…
– Ты знаешь, подруга, не расслабляйся! А то сегодня цветы тебе, а завтра – какой-нибудь Малиновской! Забыла?
– Нет, этого я никогда не забуду, – дрогнула голосом Люська.
– Смотри, во второй раз так не вляпайся. Наплюй ты на любовь эту! От нее одни неприятности. И вообще, хватит мечтать! Давай радоваться тому, что есть.
– Чему это?
– Ну, например, тому, что Костик купил четыре билета на «Лебединое озеро». Пойдешь? В воскресенье, в 12.00. Я вообще-то балеты не очень…
– Да ты что, Наташка! Там такая музыка… – Люська вдруг закусила губу, глаза наполнились слезами.
– Люсь, ты что? – удивилась Драгомилова.
– Деда вспомнила. Его балерин, Зинаиду.
– Так ее не нашли?
– Кто ж ее искать-то будет? И мама, и папа обращались в милицию, да только все бесполезно: ничего ведь не украли, кроме Зинаиды. Милиции не до глиняных самодельных статуэток, когда у людей из квартир все вещи выносят подчистую.
– Да… И убийств хватает… Ладно. Не грусти. Пойдем на «Лебединое», так и быть. Скажу Костику, что мы согласны.
Мариинский, как всегда, сразил своим великолепием: золотом, зеркалами, кружевной лепниной, шикарной публикой. Даже неугомонная Наташка присмирела и с уважением разглядывала интерьеры театра.