Маша Царева - Замуж за «аристократа»
Люба была немного моложе и много красивее Екатерины. Благодаря редкому типу лица, вообще не нуждавшемуся в украшательстве, ее часто снимали без косметики – даже сейчас, когда ей уже исполнилось сорок. К тому же блондинкой она была натуральной, тогда как Кате приходилось пользоваться услугами одного из самых дорогих московских стилистов, чтобы добиться такого же «скандинавского» оттенка.
Зато Лаврову считали более яркой актрисой.
В спектакле Владимира Качука «Сестры», в котором уже два сезона «звездила» Катя, Люба тоже играла довольно большую роль. Большую – но не главную. А ей так хотелось хотя бы раза четыре в год появляться на обложке «Театрального обозрения».
– Слышала о новом проекте Качука? – самым беспечным тоном осведомилась Люба.
Катя сразу заподозрила неладное. Но виду не подала.
– О новом проекте? – вполне равнодушно переспросила она.
– Ты, как всегда, витаешь в облаках! «Сестер» закрывают, – торжествующе объявила Любовь.
– Как? – вырвалось у Кати. – Откуда ты знаешь? Сам Качук сказал?
– Н-нет… Неважно… Говорят. – Она многозначительно помолчала. – Говорят, что «Сестры» перестали быть коммерчески выгодными.
Этим многозначительным «говорят» Люба интеллигентно намекала на свою интимную связь с коммерческим директором театра.
Катя пожала плечами, беспечно улыбнулась и сказала, совсем как Скарлетт О’Хара:
– Подумаю об этом завтра. Тем более что все равно увижу Качука.
Вышло неплохо. Во всяком случае, лицо у Любаши вытянулось. Она-то, видимо, надеялась, что Катя занервничает, начнет выспрашивать подробности, подлизываться станет. Но Екатерина Лаврова все же была талантливой актрисой. Надо сыграть спокойствие – значит, она будет выглядеть спокойной, как комнатный удав…
– Что хотела от тебя эта змея? – тихонько поинтересовался подошедший сзади Саня.
– Сама не понимаю, – честно призналась Катя, – но сердцем чувствую: что-то здесь не так. Интересно, почему Качук не пришел на презентацию? Я же дважды вручала ему приглашения.
– Расслабься, мам. Ты ведь сегодня здесь самая красивая. Несмотря на отсутствие мини-юбки.
Катя благодарно улыбнулась. Саня как никто другой умел поднять ей настроение. Выглядел сын великолепно – сегодня он чем-то смахивал на лондонского денди. Светлые волосы зачесаны назад, очки в тонкой золотой оправе, безупречно отглаженный светлый льняной костюм, который так удачно сочетался с легким бежевым загаром.
– А где твоя девушка? Твигги, кажется?.. Она не пришла?
– Нет, у нее неожиданно изменились планы. Но она просила передать тебе поздравления. Познакомлю вас как-нибудь потом…
– Хорошо… Знаешь, Санечка, все так сложно… – вздохнула Катя, возвращаясь к волнующей ее теме. – Если Любка правду говорит, боюсь, дела мои плохи.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурился сын.
– «Сестры» – это ведь мой единственный проект. Понимаешь? Все считают меня звездой, но это по инерции. Да, я снялась в десятках картин, но они уже в прошлом. И кроме этой постановки, работы у меня нет.
– Глупости, – фыркнул Санечка. – Вот увидишь, если спектакль закроют, тебя сразу же куда-нибудь пригласят. Без кастингов. Звезды твоей величины никогда без работы не сидят.
Катя снова вздохнула. Саня… Такой молодой еще, такой категоричный… Ничего-то он не понимает. Не понимает, каково это – быть стареющей звездой. Держать марку, беспечно разговаривать с журналистами, уверенно улыбаться в фотокамеры – и постоянно, постоянно ожидать подвоха.
В Голливуде есть пятидесяти– и шестидесятилетние звезды. Им не надо заботиться о будущем – каждая из них имеет живописный особнячок на холме, квартиру в Нью-Йорке и астрономические гонорары. А в России пятидесятилетней актрисе вряд ли дадут главную роль. В лучшем случае через пару лет она будет играть мамашу какой-нибудь смазливой выпускницы ВГИКа или, что еще хуже, сниматься в рекламе майонеза или стирального порошка. Какое унижение!
Катя отправилась в туалет – отчего-то ей захотелось увидеть свое отражение. После разговора с сыном она вдруг почувствовала себя старой, и ей необходимо было убедиться, что это не так.
Даст Бог, ее отставка случится не скоро. Катя еще так молодо выглядит, она еще так хороша собой! И потом – ее любит камера. На экране ее правильное чуть загорелое лицо смотрится моложе, чем в жизни.
Да, она может расслабиться. Все в порядке, она самая красивая из всех сорокапятилетних актрис на свете.
Катя уже собралась было покинуть туалет, но тут ее внимание привлекли странные звуки, доносившиеся из-за двери закрытой кабинки – не то истерический хохот, не то сдавленные рыдания.
Катя остановилась и прислушалась.
– Какой… подлец… чтобы он… умру! – раздавалось из кабинки, и этот искаженный истерикой женский голос показался Кате странно знакомым. Ненавижу… убью…. Вот сука… – Казалось, рыдающую даму нисколько не смущал тот факт, что находится она не в собственной спальне, а в общественном туалете элитного клуба.
Катя осторожно подошла к двери и постучала в нее идеально отполированным ноготком.
– Эй, – позвала она, – кто там?
Женщина по ту сторону двери ахнула и затихла.
– Не бойтесь, – попыталась вразумить ее Катя.
Честно говоря, она уже успела пожалеть об этом внезапном приступе альтруизма. Что за вечер? Она так долго о нем мечтала, столько его ждала. Целую вечность выбирала подходящее платье, за две недели записалась к лучшей маникюрше Москвы. И что в итоге? Сначала на нее опрокинули тарелку, и теперь густое креветочное амбре заглушает аромат ее любимых духов «Герлен». Потом Любка со своими признаниями. А теперь вот какая-то туалетная истеричка. Кто знает, что у нее на уме? Вдруг она сейчас выскочит из кабинки и вцепится Кате в волосы? То-то журналисты обрадуются, то-то порезвятся!
Щелкнул замок, дверь распахнулась.
На полу сидела женщина, одетая в сногсшибательный костюм из розового атласа (вернее, сногсшибательным он был прежде, теперь же юбка помялась, а на лацкане пиджака алели пятна губной помады). Женщина была немолода, растрепанна и заплаканна. В первый момент Катя ее и не узнала. И только когда та вскочила с пола и с воплем: «Как хорошо, что ты пришла-а-а!!!» – бросилась ей на шею, Катя поняла, что перед ней не кто иной, как Марина Голицына. Та самая Марина, которая еще двадцать минут назад беззаботно пила шампанское, с удовольствием позировала фотографам и весело рассказывала Кате о своем вздорном муже Эдичке.
– Мариша? Что случилось?
Сказать, что Катя была шокирована, – значит, ничего не сказать. Конечно, Голицына, как и большинство актрис, была довольно взбалмошной. Иногда она могла быть неестественной, нарочито кокетливой, иногда вела себя как капризная примадонна; бывало, она тратила последние деньги на безумно дорогие румяна, а потом громко хвасталась этим общим знакомым. Она любила быть в центре внимания и иногда вела себя как девочка-подросток. Но в целом Марина Голицына была интеллигентнейшим человеком. Дочь оперной певицы и поэта-неудачника, она никогда бы не позволила себе устроить на людях вот такую бабскую, некрасивую истерику.
