Отблеск миражей в твоих глазах - De Ojos Verdes
Успеваю впритык на следующую электричку, и уже в вагончике отвожу душу, рассказывая подруге о случившемся.
— Мудак, — резюмирует, цокая.
Даже не поспоришь…
***
Не просто мудак, а мудак — редкостный.
К такому выводу я прихожу, когда вижу Барса в караоке следующей ночью. И треморит меня вовсе не от грозного вида жениха, а осознания, что прокурорский сынок тоже здесь! Этот отморозок и раньше часто приходил, а теперь и вовсе прописался. Дело вовсе не в том, что наше заведение такое классное. В общих чертах я знаю, что он уже интересовался у службы безопасности записями того дня, устраивал допросы и сыпал угрозами. Урод явно намерен выловить избившего его героя.
А что вылавливать? Этот герой сам лезет в пекло.
Время близится к полуночи, веселье в разгаре. Я обслуживаю столы с предельной тревожностью, пару раз допуская ошибки в заказах. Потому что всё мое внимание приковано к этим двоим. Напряженно наблюдаю, чтобы они никак не пересеклись.
В эти мгновения всеми силами ненавижу Барса! Ну почему я должна страдать из-за его тупости! Я не хочу крови! Не хочу, чтобы произошла катастрофа! А она произойдет, потому что внешность у смазливого запоминающаяся, и щенок прокурорский, уверена, сразу узнает обидчика, как только увидит.
Совсем некстати ударяюсь в размышления о том, зачем нас обручили.
Семья Таривердиевых мне очень симпатична. И дед Барсег, и бабушка Нора. Но первый, прости Господи, словно фанатик. Ощущение, что эта свадьба — цель его жизни. Даже мой дедушка попроще относится к событию, а ведь он — ярый старовер, топящий за традиции, и хочет, чтобы единственная внучка прошла каждый этап вступления в замужество с правильным настроем.
Вся ситуация с самого начала меня настораживает. Таривердиев-старший тянет эту волынку со сближением двух семей уже несколько лет. И едва мне исполнилось восемнадцать, притащил внука свататься. К чему такая спешка? Всё ищу причины. Зачем молодому красивому парню так рано жениться на девушке, которую выбрал не он сам? И от которой и вовсе не в восторге! Здесь ни одно здравое предположение не подтверждается.
В чем подвох?..
Ближе к закрытию, когда народ потихоньку начинает расходиться, и прокурорский сынок тоже исчезает из зала, быстрым шагом направляюсь к туалету, злясь на Барса за то, что даже нужду, пардон, не могла справить всё это время, выполняя обязанности надзирателя.
Так мало того… эта наглая морда еще и смеет плестись за мной!
Мы влетаем в полутьму тамбура: я — бешеным шагом, кипя от ярости, он — отставая лишь на два метра.
Но вся моя злость внезапно слетает, уступая место панике, когда я вижу выходящего в коридор из мужского санузла… отморозка прокурора.
За мгновения до неминуемого столкновения мои извилины набирают оборот и выдают гениальную идею.
Резко обернувшись, я буквально запрыгиваю на Барса, врезаясь с размаху своими дрожащими губами в его рот. Смазливый рефлекторно подхватывает меня, помещая лапы на мою задницу, гораздую на приключения. Я жестко вдавливаю ладони в мужские щеки, максимально деформируя, стремясь прикрыть от посторонних его лицо. Он обалдело поддается натиску, ослабляя челюсть, и я случайно проваливаюсь губами в приоткрывшийся рот.
В шоке от несанкционированного поцелуя распахиваю глаза шире, пока ошалевший Диего по инерции шагает вперед и несет нас к декоративной перегородке. Где вдруг очухивается и грубо сбрасывает с себя, ставя на ноги. Первым делом кошусь в сторону, чтобы убедиться — тот урод ушел. Выдыхаю с облегчением и возвращаю взгляд к Барсу.
Он с нескрываемым омерзением вытирает рот ладонью. Смотрит исподлобья с отвращением.
И мне в тот же миг окончательно сносит крышу…
14. Барс
— Ты что исполняешь? Совсем больная?! — рявкаю, вытирая рот. — С хера ли ты меня целуешь?
И пропускаю момент, когда эта бешеная сучка со всей дури бьет меня по диафрагме, заставляя резко качнуться назад, опасно склоняясь к полу. Удерживаю равновесие и открываю рот, но тут же его закрываю, в ахере наблюдая, как чучундра хватается за ворот рабочей футболки и остервенело вытирает свои губы. Мало того… она еще и язык высовывает и проходится по нему тканью несколько раз.
Ну, мадам с демонстрацией загнула, конечно… Я хоть и впустил её случайно в свой рот, но французского интима не допустил. И не допустил бы ни за что.
— Это ты — ущербный! — орет вдруг, наступая, и снова шлёпает ладонями по моей груди. — Я, если что, шкуру твою пушистую спасала, Барсик! Блохастая ты скотина! И, знаешь, что?! Зря! Зря я это делала! Надо было отойти в сторону и позволить этому отморозку узнать тебя, чтобы прибил вместе со всей шайкой, которая пасет тебя уже третью неделю! Может, тогда корона твоя съехала бы, не давила на мозг, и ты хоть что-то замечал вокруг кроме собственного раздутого эго! Я тебя поцеловала?! Ты серьезно?! Считаешь себя настолько неотразимым, смазливый?! Поцеловала, блин?! Я максимально закрывала твою морду, как могла! Не благодари!
— Пиздец ты хабалка… — выдаю на механике, разглядывая раскрасневшееся от потуг лицо клубничного Миньона, пока черепная коробка принимается за обработку выданной информации.
— А ты — кто? Хамло обыкновенное! Профессор кафедры обсценной лексикологии и астрономического гонора! Ты хоть раз свой рот в мою сторону с уважением открыл?! Четыре месяца я выслушиваю твои тупые клички уровня «детский сад», молчу, позволяя издеваться на ровном месте, еще и зад твой тут прикрываю!
— Четыре месяца я тебя призываю договориться, — напоминаю довольно спокойно.
— Да пошел ты! Договориться! — фыркает злобно и сжимает ладони в кулаки, тряся перед собой, будто из последних сил сдерживается, чтобы не зарядить мне.
Криповая выходит ситуация. Эта стерва хоть и вымораживает меня одним своим двуличным существованием, не признать доли правды в её спиче я не могу. И самое прискорбное, блядь, мне индифферентно. Ни капли стыда и вины я не чувствую. Потому что не воспринимаю Лусинэ как девушку. Ни с одной нормальной девчонкой я никогда себя так не вел. Не выходил за берега, не срывался на мат, не подавлял желания придушить и одновременно выбить объяснения.
И, как вижу, окончательно уверяясь, у нас с ней выявлена дичайшая непереносимость.
— Еще раз назовешь меня Барсиком и прочими производными кошачьими определениями, я тебя закопаю в лотке, — толкаю ровно, слегка выгибая бровь в немом предостережении, мол, лучше не проверяй. — Жду на улице. Поговорим уже нормально и разойдемся. Хочу забыть о тебе как о страшном сне. Шевели лапками, чучундра.
