Русалочьи сказки - Наталья Владимировна Иванова
В целом, все было неплохо, если не считать того, что болело все тело, зудели с непривычки продепилированные места, очень хотелось есть, пить кофе, любящего мужа с лицом и телом Серкана Болата, в фартучке на голое тело, ждущего меня дома с пирожками или бутербродами хотя бы. Взять бы так, уткнуться в его мужественную грудь, расплакаться и, причитая, рассказывать ему, что я пережила. Вытирая слезы и сопли заботливо поданными им деньгами…
Глава 10 Что выросло, то выросло
Сосед исчез.
Нет, ну возможно, он исчез именно для меня, а для всех остальных он где-то был, живой и здоровый. Но мне он не попадался на глаза никакой.
Я уже перебрала все возможные варианты его исчезновения, в каждом, разумеется была виновна я — ха-ха. Кто же еще.
⁃ Если бы не мои пьяные приставания, то человек жил бы своей нормальной жизнью, — жаловалась я своему психологу. — Он ведь только ремонт сделал, перевез все свои вещи, и тут я его так напугала, буквально подвергла жестокому стрессу, и теперь весь дом потерял хорошего жильца.
Психолог кивнул и осуждающе посмотрел на меня поверх очков.
⁃ А ведь он мог отремонтировать подъезд. И дверь. Мы могли подружиться и иногда он мог свозить меня на своем «Титанике» за продуктами на рынок. Хотя, кому и зачем я вру? Нахрена мне столько продуктов, что их нужно везти на машине? Во-первых, незачем, во-вторых, не на что.
Моя модельная карьера закончилась, принеся бонус в виде зимних сапог мне и дочке, а также непривычного ощущения здоровья и легкости спины. Теперь, чтобы не растратить такое нужное везение, я каждый день делала зарядку. Чтобы все не закостенело снова.
Жизнь, в общем-то, текла размеренно. Лидочка ушла в декрет, и я ощутила себя владычицей морской. Никто не раздражал, не щебетал под ухом, начальница приходила к обеду и уходила после обеда, а я неспешно делала свои отчеты. Вполне справлялась, кстати. Как будто Лида вообще и не уходила.
Не хватало только ясности. Почему исчез сосед, куда, на сколько, а главное — из-за меня ли?
Подружки мои тоже жили в своем репертуаре. Машка искала себя, тратя деньги Толика на курсы всяких гуру и коучей. Так называемые «Марафоны желаний» (я как подопытный кролик, прошла их нахаляву, Машка покупала, а творили мы обе. И с одинаковым результатом — никаким). Я ржала над всеми этими дурочками, посылающими запросы во Вселенную, Машка бесилась, но опровергнуть мои доводы не явился ни один сатурнянин. Потом Толик закатил скандал, в очередной раз уйдя от Машки, и она поклялась не покупать новых марафонов. Однако деньги ему нужно было возмещать, она стала печатать какие-то карточки в интернете, а я облегченно вздохнула и получила свободу. На время.
Танька чуть не вышла замуж за таксиста. Но познакомилась с его женой, подружилась с ней, и вскоре они уже вместе перемывали ему косточки. Он страдал, звал ее под венец, но она объяснила ему насчет женской солидарности. Объясняла она доходчиво, рука у нее была тяжелая, все обычно быстро понимали. И он понял. Но бесплатно возить ее не перестал. Извечное Танькино везение на мужиков снова сослужило ей верную службу.
От нечего делать я изучала теть Валину книгу рецептов, скармливая приготовленное Мальке и ее друзьям. Вечно голодные студенты пели дифирамбы, я наслаждалась их обществом, мыла после них горы посуды, в общем, все было хорошо.
Беда пришла откуда не ждали.
⁃ Мам, я уезжаю, — выдала мне дочь, догрызая самсу.
— Куда?! — чуть не поперхнулась я.
— Да по обмену, — махнула она рукой. — Мы в СтудСоюзе замутили программу обмена студентами, ну, знаешь, как с Америкой, только внутри России. Хорошая возможность повидать мир, побывать в других городах. Познакомлюсь с новыми людьми, поучусь там, опять же. Понравится — переведусь.
— А где ты там будешь жить? На что? — слова путались, застревали в горле.
— Семейное проживание. Там семья студента принимает, а здесь кто-то поживет у тебя. А деньги я заработала, представь себе. Листовки раздавала в магазине, так, подрабатывала понемногу.
«Слава Богу, что не закладки раскладывала», — мелькнуло у меня в голове.
Но как?! Как я не заметила, что она еще подрабатывает, планирует уехать?
«С этими всеми своими приключениями я совсем упустила ее из виду», горько подумалось мне.
— И надолго?
— На месяц.
Я почувствовала головокружение и тошноту. Пол закачался под табуреткой.
То-то я и чувствовала в последнее время какой-то холод с ее стороны. Списывала на усталость, занятость, на пресловутую сепарацию и взросление. А ведь мы почти не общались. Уже больше недели.
— Я, конечно, готова ко всякому, но не к такому! — возопила я, мечась по кухне и размахивая руками, как большая ворона. — Ты в своем уме? Почему было не посоветоваться со мной? Я все-таки мать! Как можно принимать такие решения в одиночку! Как я буду с чужим человеком тут жить, тебе, конечно, безразлично! Может, меня тут убьют, ограбят, изнасилуют — а тебе все равно! А как будешь ты там?! А если тебя…
Я не стала повторять все пугающие сценарии, в горле пересохло, я принялась жадно хлебать из кружки. Руки тряслись.
— Да если все это с тобой случится, то это хоть как-то разбавит твою тупую старческую жизнь! — взревела дочь, сдирая пальто с вешалки. — Я не собираюсь гнить, как ты, в четырех стенах, без всяких перспектив!
Я молчала, превратившись в соляной столб. В голове стучала только одна мысль: «Это все сон, это не со мной!»
— Мне стыдно за тебя! — орала Малька, дергано обуваясь. — Что ты видела в своей жизни?! Папочку-козла?! Он, наверное, был твоим единственным? На лучшее ума не хватило?
— Что ты такое говоришь?! — непослушными губами прошептала я. — Как ты можешь?
— А вот могу! — выплюнула она. — Ты не задавалась вопросом, почему мы никогда никуда не ходим вдвоем? Потому что ты стремная! Бабка! Бухгалтерша! Вечно в подачках каких-то! Осталось сорок кошек завести! Тут тебя и найдут, но только не я! — она выставила руки перед собой. — Я не хочу ничего такого, как у тебя! Не хочу такой жизни, такой семьи, такой нищенской уродской одежды, тумбочки с помойки.
Она пнула тумбочку.
— Как-то неожиданно все же, — выдавила я из себя.
— Неожиданно?! — Амалия тяжело дышала, красная как борщ, нависла надо мной и впечатывала в меня каждое слово, как штамп. — А ты никогда не думала
