Море света (ЛП) - Шталь Шей

Он опускается на колени, отчаянно протягивая руки. Хватает меня за куртку и вытягивает на корму судна, словно рыбу.

Я промокла до нитки и смотрю на Линкольна, дрожа от холода. Это он? Ответьте мне, потому что я думаю, что холод пробрался до самого мозга, и, на самом деле, это не он. У меня галлюцинации.

— Боже мой. — Хорошо, это не галлюцинации. Это Линкольн. Узнаю его голос с оттенком гнева. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он, затаскивая меня в каюту лодки. Мышцы на его сжатой челюсти подрагивают. — Ты могла умереть в воде за считанные минуты.

— Н-не ду-маю, — говорю ему, заикаясь. Черт возьми. Кажется, в воде было теплее, чем здесь. Безудержно дрожа, обхватываю себя руками, у моих ног образовалась лужа воды. — Это з-з-заняло бы тридцать м-минут к-к-как минимум. — Замолкаю, пытаясь сделать вдох и успокоиться. Не помогает. Меня трясет еще сильнее. — Т-т-температура воды около сорока пяти г-г-градусов (прим. пер.: героиня имеет в виду -43℉ (-41.6℃).

Линкольн пристально смотрит на меня с бесстрастным выражением лица. Мое сердце сжимается от его равнодушия. Он фыркает в ответ на мои никчемные факты о переохлаждении и тянется за одеялом, которое лежит рядом с капитанским креслом. Если его раздражают мои знания о гипотермии, подождите, пока я случайно не начну рассказывать ему бесполезные факты о дельфинах, которые знаю. Приберегу это на другой день. Раньше я хотела стать океанологом, поэтому два года изучала морскую фауну и флору, читая бесполезные статьи. Ключевое слов здесь «хотела». От некоторой информации я получила эмоциональную травму на всю жизнь.

Линкольн быстро двигается вокруг меня. Включает обогреватель, буквально толкает меня на диван и начинает снимать с меня куртку. Еще не прошло и двух минут, как он вытащил меня из воды, а уже раздевает. По крайней мере, из маленького радиоприемника в углу тихо звучат песни Вилли Нельсона. Это немного поднимает настроение.

Я нервно смеюсь и убираю волосы с лица, чувствуя на языке вкус океана.

— Это было довольно безумно.

Как ни странно, Линкольн искренне смеется, что случается чрезвычайно редко. Затем его краткий смех быстро стихает, и выражение лица становится серьезным.

— Ты чуть не утонула. — Его челюсть сжимается. — Я бы не назвал это безумием. Это было глупо.

Хмурю брови. Линкольн назвал меня глупой? Я пришла сказать ему «спасибо», а он обозвал меня глупой?

— Я не об этом, — огрызаюсь. — Я имела в виду бар. — Наклоняюсь ближе к нему, в то время как под нами дышит океан, с легкостью поднимая и опуская волны. — Тебе не нужно было заступаться за меня.

Он пожимает плечами. Будто моя ярость не обоснована.

Я хочу рассмеяться над его небрежным отношением, но делаю лишь судорожный вздох, а моя кожа покрывается мурашками, когда Линкольн скользит руками по моим бедрам.

Он не сводит с меня глаз, его взгляд такой же бесчувственный, как и его прикосновения.

— Раздевайся.

Я борюсь с улыбкой.

— Зачем?

— Твоя одежда промокла. Если мы ее снимем, ты согреешься быстрее, будем греть тебя, а не одежду. Она забирает твое тепло.

Ладно, в его словах есть смысл. Снимаю толстовку, а затем футболку. Он забирает их, кладет возле обогревателя и достает фланелевую рубашку из сумки на полу.

— Вот. Надень.

Линкольн кидает рубашку мне в лицо. Беру ее, нахмурив брови. Просовываю руки под теплую ткань, подношу большие рукава к лицу и делаю вдох. Рубашка пахнет морской водой и дымом. Его веселит моя причудливость, приподняв бровь, он глупо улыбается и смотрит на меня так, как будто я сумасшедшая, и, возможно, так оно есть.

— Она чистая, — отмечает он, будто я нюхала ее по этой причине.

К сожалению, я бы все равно надела ее, даже если бы это было не так. Снова вдыхаю, желая, чтобы мои простыни все еще пахли им.

— Пахнет тобой.

Линкольн быстро кивает, по очереди снимая с меня сапоги, и также ставит их возле обогревателя. Прислушиваюсь к гулу обогревателя, к тихим ударам волн о причал и к своему прерывистому дыханию. В этот момент я вспоминаю, зачем вообще пришла сюда. До того, как решила искупаться.

— Спасибо, — выпаливаю я.

Линкольн похлопывает меня по бедрам и жестом показывает, чтобы я приподняла задницу.

— За что?

Встаю. Он растягивает пуговицу на моих джинсах.

— За то, что заступился за меня.

Линкольн с трудом снимает с меня мокрые джинсы, а вместе с ними и мои трусики. Упс.

— Это было единственно правильное решение, — ворчит он, глядя куда угодно, только не между моих ног.

— Да, но не все поступают правильно. — Сажусь и прикасаюсь руками к его бицепсам, а затем обхватываю плечи. — Я должна отблагодарить тебя.

— Ты только что это сделала. — Выпрямившись, он застывает на месте, выражение его лица становится невозмутимым.

— Не так, как хотелось бы.

Какая-то эмоция мелькает в его глазах. Этот мужчина — закрытая книга, и я не могу открыть ее и посмотреть, что там внутри. Возможно, холодное мертвое сердце с крюком.

Я жду, что он продолжит, но он молчит. Недолго. Только когда я вздыхаю, Линкольн, наконец, отвечает.

— Я уезжаю завтра, — бормочет он, избегая зрительного контакта. Снова вздохнув, проводит рукой по волосам.

Эм, как я должна реагировать на эти слова? Он говорит мне, что между нами не будет серьезных отношений? По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, судя по его тону. Это действительно имеет значение? В любом случае, я не хочу отношений. Наклоняюсь и прижимаю свои ледяные губы к его теплым губам.

— Тогда давай хорошо проведем время, а?

Сначала Линкольн никак не реагирует, его тело неподвижно. Думаю, что, возможно, я совершаю ошибку, и мне не следует этого делать. Он не целует меня в ответ, по крайней мере, сначала, но и не отстраняется.

Внезапно убирает свои руки с моих бедер, нежно обхватывая ими мое лицо и углубляя поцелуй.

— Ты же знаешь, я ничего не могу тебе предложить, — бормочет Линкольн мне в губы и опускает руки на край дивана, на котором я сижу. Но затем он отстраняется, пристально глядя на меня. Должна признаться, это приятно, когда на тебя смотрят подобным образом. Он хочет меня, и я не знаю почему.

Мне требуется несколько секунд, чтобы ответить, но когда я говорю, он, без сомнения, слышит грусть в моих словах:

— Мне ничего от тебя не нужно, кроме секса.

Это не совсем правда, но и не полная ложь.

Уголок его рта дергается, будто он хочет улыбнуться, но сдерживает себя. Линкольн не сводит с меня глаз, его тайна покрыта мраком.

Затем он кладет руки на мои бедра. Наблюдаю за ним, затаив дыхание, и предвкушаю, когда он поднимет их выше. Я дрожу от холода и его прикосновений, они разжигают пламя внутри меня. Часть меня знает, что я не должна заниматься с ним сексом, но бóльшая часть не может остановиться. Прежде чем он снова начнет меня целовать, касаюсь его разбитой губы и щетины. Он не останавливает меня до тех пор, пока я не пробегаю пальцами по его бицепсу с татуировкой. Мне интересно, что она на самом деле означает, но знаю, что он не скажет правду, если я спрошу.

Линкольн меняет позу, пряча плечо от моего взора.

Ладно, значит, татуировка под запретом.

Наклонившись, тянусь к пряжке его ремня. Он резко кладет голову мне на плечо, и его дыхание учащается.

— Мы не должны этого делать. — Мужчина крепче сжимает мои бедра, поворачивает голову набок, касаясь носом моего подбородка.

— Я хочу. — Осторожно расстегиваю его ремень и пуговицу на джинсах, а затем просовываю руку в джинсы. Его член жесткий, теплый, но Линкольн неожиданно отскакивает назад.

— Твою мать, — шипит он. — У тебя чертовски ледяная рука.

Ну да, блин.

Я смеюсь и вынимаю руку. Наши глаза встречаются — его горящие, метают искры от желания, и мои, неведомые на этот раз. Я не знаю, что это значит или что я чувствую, кроме потрясающего чувства близости с ним. Вздыхая, он снова подходит и прижимается ко мне.