Надбавка за вредность - Вера Эпингер
Все друзья оказались позабыты — мне пришлось сделать выбор: они или Данил. И я, по уши влюбленная в сказочного принца, рядом с которым можно было ни о чем не волноваться, легко сделала этот выбор. Затем подверглись тщательному контролю странички в социальных сетях. Скажете: абсурд? Да как бы не так! Из двухсот контактов осталось тридцать: и то все девушки. Окончательной фазой помутнения рассудка стало вычитывание моих сообщений. И хуже всего то, что я сама разрешала я. А как не разрешить, если тебя обвиняют в том, что ты что-то скрываешь?
Нечего скрывать? Так докажи.
Поначалу я пыталась огрызаться, уверять, что ничего ужасного я подругам не пишу, о мужиках мы не разговариваем и вообще обсуждаем только важные темы. Только вот Данил был непреклонен: не нравятся мои условия, собирай вещи. А я… я так держалась за наш маленький мир, привычный, безопасный, комфортный, что не могла даже представить жизни без него. И он этим умело манипулировал.
Я не знаю, почему вечером, уходя с работы, предложила Лене подвезти ее до дома. Наверное, из — за того, что, медленно складывая вещи из кабинета Евгения Васильевича, напряженно думала, гоняя неприятные мысли. Как будто снова оказалась в золотой клетке. И поговорить — то было особо не с кем. Настасья уехала. А других людей, настолько близких, с кем я бы могла поделиться, не существовало.
Лена внимательно слушала, не перебивала, пока я, вцепившись в руль, рассказывала историю своей жизни. Милой невысокой шатенке с добрыми и ласковыми карими глазами, в которых проглядывали золотые искорки, хотелось доверять.
— Поэтому я не могу смотреть мужчинам в глаза, мне становится страшно. Страшно, что придет Данил и, опалив меня ледяным взглядом, процедит: «Собирай вещи и вали». А я бы спросила: «Почему?». Его ответ был не менее оригинальным: «Потому что тебе меня мало».
Мельком взглянула на затихшую шатенку. Заметив мой взгляд, Лена покачала головой:
— Кирюш, прости, но…
— Я ненормальная дура, — рассмеялась я. — Я знаю.
— Это, конечно, психологическая травма, и мне тебя искренне жаль. Но и ты сама виновата в токсичности этих отношений.
— Я знаю, — качнула головой. — И от того еще хуже. Иногда думаю — а что было бы, если я стойко держалась, когда он проверял границы дозволенного? Наверное, если бы сразу обсудили все вопросы и определили рамки, все могло бы сложиться по — другому.
— Нет, тут ты не права. Не могло. Как ты днем выразилась? Он хотел сделать из тебя идеальную жену? Вряд ли в это понятие вписывалась свобода женщины. И все равно. Столько лет! Да ты себя ведешь, как только поступившая в универ восемнадцатилетняя девчонка. Тебе же двадцать два, Кирюш! Очнись. И этот твой Данил больше не придет. Я вот только одного понять не могу: почему столько лет поощряла такое отношение? Почему не ушла?
— Любила, — скривила я губы. — И сейчас люблю. Наверное. Не знаю. Не помню, что такое любовь. А может любовь прошла через год, осталась только привычка. Не знаю, — ударила руками по рулю.
— Успокойся, истеричка, — отрезвила меня Елена. Я начинала любить ее за прямолинейность. — И послушай меня сюда. Мне глубоко похер, что там у тебя было и почему ты ходишь такая пришибленная. Меня это совершенно не колышет. Знаешь, почему?
— И почему же?
— Потому что ты мне нравишься, Кира Ржевская. И я рада, что ты пришла к нам в «Немезис». Я вижу, что ты хорошая девчонка. Интересная, целеустремленная, мечтательная. И, твою ж мать, я буду не Еленой Владимировной Леденниковой, если позволю тебе скатиться до психушки!
Ленина тирада впечатлила.
— И я уверена, что Настасья твоя поддержит меня. Так что требую, чтобы ты нас познакомила. И вообще. Я тебя как бы уже в подруги записала. А своих я не бросаю. Ясно тебе всё?
— Вы точно родственники, — не смогла сдержать улыбки. — Командуешь точь — в — точь, как Воронцов.
— Еще бы, — довольно задрала нос Лена. — Я тебе все сказала. А ты думай, размышляй. Придешь в понедельник такой же ханжой — я тебе кузькину мать покажу!
— Я не могу ничего обещать, Лен.
— А вот фиг тебе! Пообещаешь, как миленькая.
И я пообещала. Провожала взглядом тоненькую фигурку Лены, стремительно шагающей к подъезду, и понимала, что несмотря на внешнюю хрупкость шатенка гораздо сильнее. Сильнее меня. В ней был внутренний стержень, несгибаемый, который невозможно сломать. И я буду настоящей дурой, если откажусь от помощи новой подруги.
***w
Всегда любила ночной город. Было в нем что-то противоречивое: казалось, мегаполис оживал, сверкал тысячью неоновых огней, витрин и гирлянд, опутывающих деревья. Через опущенное окно в салон залетал ветер, и я не могла им надышаться. В такие моменты все становилось неважным.
— По проводам… грусть свою и мысли я передам, — подпевала я певице, чей голос лился из динамиков.
Остановилась на светофоре и добавила громкости. Сердцебиение сабвуфера ненавязчиво вступило в мелодию, пронзив грудь тысячами осколков. Никогда не считала себя романтичной и сентиментальной особой, но ночь и правда была замечательной. Теплая, летняя… и только моя.
Иногда нужно было остаться наедине со своими мыслями. Дорога, автомобиль и ты. В такие моменты разум вдруг становился кристально чистым и можно было по — новому взглянуть на проблемы и печали.
Не знаю, почему потянуло в знакомый район. Задумчиво глядела на свет, горевший в одном из окон квартир на десятом этаже. Данил дома. Вздохнула, понимая, что опять погналась за призраками прошлого. Нужно было давно уже смириться и отпустить. Освободить себя. Позволить себе пережить и забыть.
Наверное, именно поэтому приехала сейчас сюда. Чтобы окончательно распрощаться с воспоминаниями. А ведь все начиналось так хорошо. Закинув Лену, довольно быстро добралась до дома — пока приготовила ужин, поужинала и закончила домашние дела, на город опустилась ночь. Лежала на своем старом, родном и любимом диване, силясь заснуть, но, как назло, сна
