О чем он молчит - Диана Ставрогина
Петербург был прекрасным городом, но он не был Москвой. День за днем Катю что-нибудь да приводило в чувство, стоило ей ненадолго забыть, что ПМЖ в этом городе она обрела не по своей воле. Выходя из квартиры на прогулку, она неуверенно делал один шаг, другой, третий… долго и трудно решая, куда ей направиться. Захотев выпить кофе, тратила уйму времени, заглядывая в окна кофеен — так она искала, в какой из них ей понравится настолько же, как в любимой кофейне в родной Москве. Тогда Катя не знала, что столь же любимых мест уже не найти.
Какими бы чудесными, уютными, красивыми ни казались питерские заведения, они не обладали теплой и родной атмосферой, что ткалась из памятных счастливых событий, веселых встреч с друзьями, повседневной, предсказуемой от и до рутины. Каким бы близким и любимым ни казался ей этот город в каждую из коротких туристических поездок, после переезда он вдруг стал ей чужим. Она двадцать девять лет прожила в Москве и не была готова ждать еще три десятка лет, чтобы почувствовать себя в Питере своей.
Едва ли она даже спустя столько лет сумела бы забыть, что в Петербург ее сослали. Вынужденно. Желая защитить. Спасти ее карьеру. Но ссылка оттого не переставала ссылкой быть. В питерском филиале никто не ждал Катю с распростертыми объятыми: и без нее хватало молодых и перспективных.
Наставники и наставницы, испытывавшие хотя бы скупую привязанность к своим стажерам и уже вполне самостоятельным юристам, к ней, ожидаемо, относились с холодным безразличием, а то и с кичливым ожиданием — она видела иногда на лицах вопросительное: «Ну? Докажи, чего ты стоишь, никому здесь ненужная москвичка».
Катя доказала. Одна, без поддержки и связей, без возможности по-настоящему посоветоваться с коллегами или просто поговорить. Первый выигранный процесс любители сплетен о причинах ее перевода могли списать на везение, на слабо проработанную позицию другой стороны; второй, третий, четвертый — тоже, но затем принижать ее профессионализм стало невозможно. Меньше чем за год Катя донесла до всех одну простую мысль: она своего места достойна как никто другой.
Тогда ей пришлось нелегко, даже несмотря на то, что в профессиональное плаванье она отправилась около семи лет назад. Нельзя было недооценивать уровень ее прежней защищенности: Москве с самого начала долгого и трудного пути ее окружали люди, на которых она могла — или думала, что могла, — положиться. Аверинцев, который сделал из нее настоящего юриста, Юра — ее единственный и самый верный друг, Денис… обернувшийся слабым звеном в этой цепи.
Она знала его с семнадцати лет. Она собиралась за него замуж. Она жила с ним в одной квартире восемь лет. Она доверяла ему как себе. Она думала, что он понимает, что ей важно. Почему ей это важно.
Она по глупости считала, что он, зная железобетонную истину: предательство она не простит, — никогда ее не предаст.
Она оказалась неправа.
Глава 11
Апрель, теплый и солнечный, совсем не похожий на питерский — Катя и забыла, каково это: радоваться ясному голубому небу в пальто нараспашку и легкой обуви в середине весны, — иногда вполне ожидаемо омрачался медленно перетекающими в офисе из пустого в порожнее сплетнями и едва ощутимыми, подобно досадно полученной занозе, кознями некоторых ее новых коллег.
Для Кати, знакомой с точно такими же «приветствиями» с эпохи перевода в питерскую фирму, они не значили ничего. За внешне обозримые пределы корпоративной этики выйти никто не осмеливался — дураков в успешных юрфирмах долго не держат, — а слабые попытки помешать ее работе она легко игнорировала.
Подличали обычно в мелочах: при любой удачной возможности ее новые «поклонники и поклонницы» якобы случайно теряли часть корреспонденции и находили бумаги спустя пару часов, они же якобы ненамеренно готовили нужные Кате документы дольше, чем того требовала поставленная задача, забывали — якобы на самом деле — включить ее в общую рассылку на корпоративной почте или передать важную информацию. Пустяковые затруднения. Ничего по-настоящему вредного, к счастью, не происходило.
Катя, благоразумно не афишируя свою дружбу с Юрой Брестером, одним из юристов-партнеров, благодаря его своевременной помощи, ни разу не попала впросак, несмотря на все старательно вставленные в колеса палки извне. Она заранее знала, что риск подобных нынешней кампаний против конкурентов более чем возможен, и предпочла подстраховаться даже при возвращении в родную фирму.
Нужно быть наивной дурочкой, чтобы спустя столько лет взаимодействия с людьми юридических (и не только) специальностей не понимать: большинство печется только о себе. Плевать они хотели на то, что в суде Катя защищает пострадавших от беззаконья и каждая проволочка значима в первую очередь для конкретного человека, вынужденно попавшего в страшные и тяжелые обстоятельства, а не для ее карьерного роста.
Люди, находившиеся в поиске оправданий для собственных неудач, не могли пройти мимо удобной причины в ее лице. До повышения не доработали они, но проблема, конечно же в другом: в фирме появился лишний сотрудник. Они решили лишний часок вздремнуть и забить на многостраничный обзор практики, где прятался нужный им прецедент, но их профессионального рвения не заметили, потому что Катя — чья-то протеже, вот и ценится столь высоко как кадровый элемент.
Катя только усмехалась. Мысленно. У таких людей всегда виновным остается другой. Взять ответственность за собственную жизнь — это им было не по плечу. Тех, кого груз ответственности не придавливал к земле, а помогал найти в себе достоинство и волю, существовало немного — редкий, почти вымирающий вид человечества.
Сегодня исполнялся месяц ее возвращению в Москву. Юра ждал ее на Пушкинской для похода в один из облюбованных ими в студенчестве баров — дань ностальгии, но Катя не возражала. Может быть, в тридцать четыре года пить дешевый алкоголь в забегаловке для молодых и небогатых и не лучшая затея, но ей в столкновении с прошлым впервые за долгие годы виделось что-то сокровенное, ритуально-сакральное.
В Петербурге Катя первое время не желала иметь с прежней жизнью ничего общего, не хотела вспоминать, не хотела вернуться назад; напротив — имела надежду забыть, но, едва затихли первые волны боли, их место вдруг заняла — иногда с трудом выносимая — тоска по Москве. Единственным спасением в те дни, одинокие, безрадостные, стали мечты о посещении любимых мест и короткие визиты, в которые она пыталась
