The Мечты. О любви (СИ) - Светлая et Jk

— А помнишь, как мы с тобой на даче вдвоем жили? — неожиданно и немного невпопад спросил Роман.

— Помню, — кивнул сын и хохотнул: — Но без тебя прикольнее.

— Я не об этом. Я тогда задурил неслабо и очень ее унизил, но Женя простила. А я с ней обошелся ужасно настолько, что самого себя не смог бы. И Нина… Нина тоже не смогла… я до сих пор не знаю, с кем из них я поступил хуже. В этом отношении ты вряд ли мог так уж сильно накосячить. И всем людям однажды прилетает еще один шанс, главное — не проворонить. Соответственно, повторяю вопрос: если ты ее любишь, почему ты до сих пор один на даче? Вряд ли там хоть вполовину так прикольно без меня, как было бы прикольно с ней.

— Это ты сейчас пытаешься исправить ошибки десятилетней давности?

— Это до меня дошло, что ты десять лет по ней сохнешь. Я думал, перерос давно. А ты дорос, оказывается.

— Ну коль ты это признаешь, то я оставлю за собой право действовать по собственному усмотрению, — заявил Богдан.

— Да бога ради. Вообще моя миссия сегодня заключается в том, чтобы донести до тебя мысль, что… если что — я все еще готов подтирать вам сопли и задницы. В смысле — любую поддержку окажу.

— Для этого у тебя есть Лиза. Ну и, походу, теперь еще и Андрюха, — весело рассмеялся Моджеевский-младший. — А мы сами разберемся.

— Почему-то я даже не сомневался, — следом за ним рассмеялся Моджеевский-старший. — Ты фамилию-то мелкому когда менять планируешь? Не тяни, это важно!

— Со сроками определяться будут адвокаты.

— Ну, правильно, конечно, — удовлетворенно крякнул Роман Романович и принялся с аппетитом жевать, кажется, осознавая, что его-то жизнь точно приходит в полную гармонию.

Официант занес к ним блюдо с устрицами и бутылку его любимого вина, потому утверждать, что это не так, не рискнул бы и самый смелый. А Роман, взглянув в окно на солнечный свет, задумчиво проговорил:

— У нас с тобой карма. Умудряемся делать детей сестрам Малич именно тогда, когда это кажется уже невозможным. Судьба нас любит.

Услышав столь оригинальное умозаключение, Богдан прыснул.

— Не говори это больше никому, — сказал он, отдышавшись. — А то решат, что у тебя ранняя деменция.

— Дык я ж не кому попало, я — тебе. Ты-то понимаешь!

— Ну вот и не развивай тему. Хватит и того, что наши родственные связи слишком запутаны, чтобы сходу в них разобраться.

— В это даже я вникать отказываюсь. Когда до меня дошло, на кого Андрей похож, я думал, у меня мозг взорвется… — легко пожал плечами Роман Романович. — Ты мне его на выходные привезешь-то? Ну, если других планов нет…

— Вряд ли я пока имею право распоряжаться временем Андрея, — развел руками Богдан, — но я поговорю с Юлей.

— Согласен. А вообще еще хорошо, что его реально Андреем зовут. А не… сам знаешь. Горе ты… луковое.

— Как Юля назвала, так его и зовут, — усмехнулся Моджеевский-младший, — я при чем?

— Ну, как показывает опыт, ты-то как раз и при всем, — Роман Романович еще с минуту помолчал и наконец проговорил, будто бы ставя некую черту во всем их разговоре: — А матери когда скажешь?

С Богдана вмиг слетела вся его веселость.

— Чем позже она узнает, — хмуро ответил он, — тем будет лучше для всех.

— Не то, чтобы я тебя не понимал… но она все-таки… бабушка.

— Нет! — отрезал Богдан. — Она моя мать, но ни черта она не бабушка.

Роман даже в лице изменился, оторопело глянув на сына.

— Как это?

Младший Моджеевский некоторое время молча вертел вилку на скатерти, не глядя на отца. Он все еще злился на мать за то, что она сделала Юльке, и откровенно не знал, сможет ли когда-нибудь начать относиться к этому иначе.

— Десять лет назад все наворотили, — медленно сказал Богдан, по-прежнему не поднимая взгляда. — Но если бы не она… Понимаешь, она влезла. Я очень долго не знал, мог и вообще не узнать. Но она влезла. И продолжает лезть до сих пор. Мне плевать на ее истерики, которые она закатывает мне. Но я не могу позволить, чтобы она снова изводила Юлю.

— Она изводила Юлю… — медленно повторил за ним Роман, пытаясь врубиться, что это значит.

Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы вникнуть и принять с первого раза. Ему ли не знать? Нина ведь и Женю когда-то пыталась покусывать по мере сил, но Женя всегда была достаточно разумной, чтобы все понимать. И еще она была взрослой, в отличие от Юльки. Юльки, которая как Бодька. Они одинаковые. Дети.

Моджеевский-старший давным-давно уже считал семью Маличей — своей. И это скорее он еще должен был вписаться в их жизнь, чем они в его. Маличи состояли из своих шестеренок и зазубринок, которые стоило учитывать всегда, потому что, полюбив одну Женю, Роман, так уж вышло, научился воспринимать ее отца и ее сестру — частью ее.

И именно поэтому он не мог не помнить ту маленькую еще Юльку. Симпатичную, живую, улыбчивую и вечно занятую чем-то девочку, в которую по молодости лет втрескался его сын. Втрескался, а Роман проворонил тот факт, что это было слишком серьезно, чтобы смотреть сквозь пальцы на их разрыв. А оно вот как все обернулось.

Бодя уехал в Лондон, и появилась Юля.

Сначала ее было очень много. Она приезжала на каникулы на старой Таврии, про которую гордо говорила, что купила ее сама, куда-то утаскивала Жеку, кружила без конца вокруг Лизки, тягала той замысловатые подарки, хотя сложно что-то придумать для ребенка, у которого все на свете есть. Но у нее как-то получалось, да так, что Лиза была в восторге от визитов тетки. Иногда, летом, особенно в те времена, когда они еще жили на даче, пока строился их дом, ему казалось, что Юля в принципе у них поселилась, столько ее было вокруг. Она напоминала дружелюбного и веселого зверька, и он по-своему к ней привязался. Ему нравилось слушать звонкий смех двух сестер где-то на скамейке у груши, к одной из веток которой была привязана незамысловатая качелька для младшей Моджеевской. И тогда ему иногда представлялось, что его собственные старшие дети — Богдан и Таня — далеки от него не только физически, находясь где-то на других точках земного шара, но и в чем-то самом главном непередаваемо далеки тоже. И это куда большее расстояние, чем то, что можно преодолеть с помощью самолетов и поездов.

А потом как-то очень неожиданно для Романа все прекратилось. Юлька вышла замуж и отдалилась от них. Когда это случилось? Последний раз, насколько он помнил, она приезжала на их с Жекой свадьбу. А после только Жека моталась к ней в столицу.

Между той Юлей и нынешней будто бы пропасть. А может быть, прошло слишком много лет, и его подводит зрение. Богдан-то все еще ее любит. Значит, ему виднее. Значит, Моджеевский-старший и правда проворонил, когда нужно было вмешаться.

Но господи, ему никогда не приходило в голову, что Нина станет… изводить ребенка. Слишком разные у них были весовые категории с той славной и доброй Юлей Малич, которой лет — как их Бодьке.

Но Нина влезла. И что ж тут удивительного, что извела?

— Ясно, — негромко проговорил Моджеевский, понимая, что не имеет права соваться дальше и глубже. Это только Юли и Боди дело. Вот про Андрюху он мог подтрунивать сколько угодно, планами интересоваться. А лезть в болезненное прошлое, которое все еще не зажило — точно ему не пристало. Потому он потянулся к вину, сожрал одну из устриц. И наконец выдал:

— Ладно, а что со шведами? Они утвердили проект или нет? Фролов там что? Совсем охренел? Столько времени тянуть кота за яйца!

В общем, что мог — сделал. Вернул разговор в рабочее русло. Чтобы не ковырять вилкой там, где и теперь рана. На этой деловой ноте они и закончили совместный обед еще минут через сорок. Заданный отцом вектор движения Богдан сохранил и во второй половине рабочего дня. Но чем ближе на часах маячило его окончание, тем чаще Моджеевский зависал в раздумьях. Едва ли не впервые он не знал, что ему делать именно сейчас. Долгосрочная перспектива была абсолютно определенной. Он знал, к чему будет стремиться в ближайшие недели.