Я не могу с тобой проститься - Элина Градова
- А ты где спать будешь? – реагирую быстро и уверенно, чтобы даже не подумал, что меня что-то смущает,
- С тобой! Не боись, хоть у меня и колоссальная потребность в мужиках, но тебе не светит, насиловать не собираюсь, ты не в моём вкусе, дружок, - молчит.
Тем более, у меня такая бронебойная пижама с начёсом! Да ещё и поросячьего розового цвета. В ней никто не страшен, зато я страшна, тут не до страстей! Забираю её и ухожу на другую половину переодеваться, умываться. Не при нём же? Хотя он бы, думаю, не удивился, я же шлёндра. А разве у шлёндры есть стыд?
Возвращаюсь и отчуждённо накрываюсь последним оставшимся одеялом, лежу, как солдат по стойке смирно, он тоже на край отодвинулся, так что между нами ещё и третьего положить можно. На ум приходит Красавчик, становится смешно.
- Спокойной ночи, - гашу ночник, чтобы не увидел мою улыбку, а то, боюсь, истолкует по-своему. Ещё бы уснуть как-нибудь.
Честно пытаюсь считать ворон, слонов, баранов, козлов где-то в течение получаса, но потом ловлю себя на том, что считаю ритмичную дробь, которую выбивают зубы одного совершенно конкретного козла. Больше так продолжаться не может!
- Ну всё! Хватит! Кто не спрятался, я не виновата! – стаскиваю с себя пижаму, под которой трусы и мягкий топ, - ползи сюда, буду тебя греть комиссарским телом! – ужас! Что я творю?! Ещё утром градусник не знала, как ему поставить, чтобы случайно не коснуться, уколы делала чуть ли не дистанционно и прослушивала, боясь сделать вдох, а теперь собираюсь провести ночь в обнимку! Успокаиваю себя тем, что это совсем другое! Мне просто необходимо согреть пациента! Любой доктор, любой нормальный человек, понимающий в теплообмене живых организмов, поступил бы на моём месте так же.
И он, стуча зубами, подползает, я распутываю его из одеял, стаскиваю футболку, и накрываюсь всеми тремя вместе с ним, а потом, прижимаюсь как можно теснее, обвивая руками и ногами. Боязно и невероятно волнительно ощущать его всей поверхностью оголённой кожи, как будто и её нет, а я - сплошной сгусток чувствительных нервных окончаний. Он замирает, опасаюсь даже дышать, сейчас оттолкнёт и заявит, что я всё это придумала нарочно: затащила его в свою постель, раздела, сама обнажилась, чтобы соблазнить бедолагу! Я же, по его мнению, только этим и занимаюсь регулярно!
Но он не отталкивает, сам, просунув руку мне под спину, обхватывает кольцом, вжимается всем дрожащим телом, утыкается носом куда-то в шею, отчего мне становится щекотно, и сбивчиво шепчет туда же,
- Прости… за всё прости! Я – урод!..
И вот после этого его извинения мне почему-то очень хочется объясниться, оправдаться, рассказать ему, что не такая уж я падшая женщина, как он считает. И я рассказываю тихо, долго, честно, опуская лишь некоторые подробности.
Я не замечаю, когда его перестаёт трясти, когда его тело начинает согреваться и расслабляться. Спохватываюсь только тогда, когда он вдруг целует меня в шею, поднимается выше и касается губ.
И в этом поцелуе больше нет никаких сомнений, никакой злости, никакого холода. Лёд нашего отчуждения тает на глазах, тела, так долго боровшиеся с разумом, побеждают и ищут единения. Он не знает, как я отреагирую, я тоже не знаю, как он любит, но тела знают. Сразу знали, ещё пятнадцать лет тому назад. Просто не надо им больше мешать. Нужно один единственный раз отпустить себя и поверить в чудо…
Со мной реально происходит чудо. Потому что это и есть мой первый поцелуй, то что было до него, не в счёт! Это вообще к поцелуям не имеет никакого отношения. Это и есть мой первый мужчина! Это и есть настоящая близость! Потому что, то, что было до этого, нелепо называть близостью! Тому, что было до него трудно подобрать название: насилие не подходит, меня же никто не насиловал, не принуждал! Разве что я сама себя принуждала! То был контакт при полной физической отчуждённости…
А ведь я могла прожить жизнь, так и не узнав, как это должно быть! Как простое касание рук к плечам, спине между лопаток, груди, животу, может вызывать невероятный трепет и желание прижаться к ним теснее, срастись с ними. Как касание губ пробирает до мурашек, до головокружения, до жажды большего!
Как контакт его обнажённого тела с моим обнажённым, обжигает взаимной страстью и взаимной голодной потребностью, такой голодной и такой немыслимой, что не скрыть.
Какая оказывается рождается гармония в слиянии двух до этого незнакомых тел, будто их специально такими слепил один мастер, чтобы они подходили идеально. Как нет никакой возможности задушить вопль восторга в самый кульминационный момент ни ему, не мне, потому что восторг обоюдный, общий и ни капли не стыдный и не греховный.
Потому что кто-то там на небесах очень сильно старался сделать нас такими подходящими друг для друга, а потом упорно сводил наши пути в одной точке, а мы всё сопротивлялись, путались и блуждали в потёмках с завязанными глазами, шли против ветра и боролись с ветряными мельницами, боролись с самим творцом…
* * *Игорь лежит рядом. Абсолютно голый, абсолютно раскутанный и довольный. Темно, но я уверена, что он не спит, и что глаза у него открыты. Просто лежит молча. Я на боку, подставив руку под голову, созерцаю картину полного умиротворения.
В конце концов, мне надоедает его обалделое молчание и не терпится узнать, что он думает по поводу всего того, что с нами случилось. Но я прекрасно знаю, что мужчины – народ немногословный, а этот - молчун в квадрате, поэтому задаю наводящий вопрос,
- О чём ты так содержательно молчишь? – он не поворачиваясь, глядя в потолок, отвечает,
- О нас.
- Поделись! – мне очень интересно, что там за мысли блуждают в голове у этого недотроги.
- Почему ты не рассказала раньше, Ин! – поворачивается и, встретившись взглядом, ждёт ответа.
- Как? Как я могла тебе рассказать, если ты не видел меня в упор?
- Подошла бы и треснула в лоб! И сказала бы: эй, ты – придурок! Разуй
