Вы друг друга стоите - Сара Хогл
– Спаси-и-и-ибо! – весело щебечу я. – Деб, вы – лучшая!
– Надеюсь, Никки со всем согласен, – мрачно отзывается она.
– Даже не беспокойтесь. Нашим Никки я сама займусь. А вскоре и его новая теща будет с него пылинки сдувать. Это так мило, он на днях сказал мне, что после свадьбы будет называть ее «мамой»! Маме это о-о-очень понравится.
Из телефона высовывается призрачная рука и хватает меня за горло.
– Как славно, – скрипя зубами, выдает Дебора.
– Скажите, здорово! Мы едем к ней на День благодарения. И на Рождество. Семья важнее всего, вы же понимаете.
Дебора ошеломлена, но она профессионал. На следующих словах я тут же вспоминаю, что «Искусство быть сволочью» она освоила еще до моего рождения.
– Конечно, я согласна. Но на вашем месте изменила бы планы, потому что на День благодарения я собиралась выписать вам чек на оплату кейтеринга, а на Рождество запланирована очередная примерка платья, придет моя швея. Если тебя не будет, кто знает, что может случиться? Я бы чувствовала себя у алтаря просто чудовищно в платье, которое даже застегнуться до конца не может.
Мысленно я представляю, как главное украшение, усыпанные драгоценностями канделябры в приемном зале, растворяются в тумане. Заменю их на конфетти из фольги и пластиковыми голубями за десять центов. Все подумают, что элегантная миссис Роуз в этом ее «Луи Вюиттоне» и «Марке Джейкобсе» сама их выбрала, недоумевая, почему интерьер напоминает День святого Валентина в доме престарелых. Еще сплетни пустят, что она подала заявление о банкротстве.
Я выдавливаю смешок.
– Да, просто катастрофа! Повезло, что у меня длинная вуаль. – Последние несколько минут я настоящая паинька, поэтому не могу удержаться и добавляю: – Увидимся в воскресенье на ужине, Ди.
После это я отключаюсь, любуясь своими неровно обрезанными ногтями. Делаю еще поворот на стуле. В этот раз мина взрывается на поле Николаса.
Наступает воскресенье, и Николас не может поверить, что я не отказалась от своей обожаемой толстовки ради ужина с его родителями. Даже бормочет что-то себе под нос, и я прожигаю его взглядом. Я преданный фанат «Стилерз». Они моя любимая футбольная команда, и я за них умру.
Он все еще злится из-за магнолий. Миссис Роуз, рыдая в море промокших платочков, наябедничала на меня, и ему пришлось утешать ее, пообещав оставить гвоздики и отстоять честь семьи.
«Просто позорище», – будто говорит его раздосадованное выражение, но я-то знаю, что на самом деле хмурится он из-за осколков шрапнели в ноге. Теперь я целеустремленный солдат и вооружена до зубов. В качестве оружия – его ничего не подозревающая мать: весь день она звонила ему без остановки, требуя утешения и поддержки, и с каждым телефонным звонком я видела, как в нем что-то умирает.
– Не могу поверить, – произносит он.
– А я могу. – Мой голос звучит радостнее, чем его, хотя обычно в этот момент он натягивает улыбку милого-доброго мальчика, и я мысленно напоминаю себе, что грубые замечания его семьи не должны меня трогать.
Мы едем проведать Дебберони и Гарри. Они поселились в отдаленном и почти-элитном районе Морриса, шишка на ровном месте, прямо как они любят. Там, куда пустили бы кого угодно, они не живут. Работу по саду у них выполняет «мужчина», а готовит «женщина». Называть их по именам, считают мистер и миссис Роуз, слишком много чести. Они так задирают нос, что, когда я приехала в первый раз, рассчитывала вместо дверных ограничителей увидеть слитки золота. Можно подумать, Гарольд был госсекретарем, а не инвестиционным банкиром.
Сзади раздается шорох пластиковой обертки, и, подозрительно оглянувшись, я вижу букет цветов на заднем сиденье. На один злосчастный миг глупое сердце подпрыгивает в груди, и мне чудится, что они для меня, но потом понимаю.
Конечно же. Розы.
– Ух ты, спасибо за цветы. Ты такой милый, – не могу удержаться я.
– Э-э… – Его щеки слегка розовеют. – Вообще-то, они для мамы.
– А какой повод? У нее день рождения?
День рождения у нее в январе, как и у Николаса. Он подарил ей беговую дорожку, которую она выбрала себе из каталога, а помимо этого с гордостью вручил официальный документ с подтверждением, что в честь нее назвали звезду.
– Нет. Цветы… просто так.
Меня не должно это задевать, но разум не подчиняется приказам. Из этого мужчины жених так себе. Представьте, каким он будет мужем.
– Было бы здорово, если бы ты обращался со мной как со своей мамой, – говорю я лобовому стеклу, потому что сказать это ему в лицо у меня храбрости не хватает. Повторяю фразу про себя, и у меня глаза на лоб лезут. «Озера и реки за четыреста. А теперь давай вопросы из области “Не думал, что я это скажу” за двести, Алекс».
– Ты хочешь, чтобы я дарил тебе что-то только потому, что чувствую себя обязанным, а не потому, что хочу?
– Да, – подумав, отвечаю я. – Хоть в этом случае я бы цветы получала. А если ждать, пока ты захочешь их подарить, больше, чем сейчас, их так и не станет. То есть больше нуля.
– Господи, Наоми! – возмущается он. – Ты же сто лет назад сказала, что не хочешь цветов. Что они тебе не нужны.
– Ну я же не это имела в виду! Конечно же я хочу цветы. А какая девушка не хочет? Не могу дождаться, когда у меня уже наконец будет взрослый сын. Хоть он подарит.
Я прямо чувствую, как от его взгляда обугливается одежда.
– Если бы я сказал тебе, что чего-то не хочу, ты бы что, все равно мне это купила?
– А тебе-то цветы зачем? – повернувшись к нему, удивляюсь я.
От его смеха меня пробирает холодом.
– Да, действительно, как тебе могло прийти в голову что-нибудь мне подарить? Что-нибудь на память, в знак любви? Конечно, ты об этом не думаешь.
Неправда, я постоянно ему что-то дарю. Терпение. Это же подарок. Я дарю ему чудо спасения, потому что не бросаюсь на него и не трясу как грушу за то, что
