Десять (СИ) - Романова Наталия

Юля приползла домой после четырех пар в институте, зачетов, которые она судорожно сдавала. В тот день она даже успела взглянуть на отделение, где должна была проходить практику, и чувствовала, что на её плечах лежит вся усталость мира.

— Может, ты бросишь этот институт? На тебе лица нет, даже я не так выматываюсь перед соревнованиями, — привычно заговорил Симон, озабоченно поглядывая на бледную, исхудавшую жену.

— Не болтай ерунды, — отмахнулась та в ответ.

— Попытаться-то я должен был… — буркнул Симон. — Пойдем, поедим?

— У меня нет сил готовить, Симон… — Юля виновато опустила голову.

Накануне ночью она хотела приготовить хотя бы суп и самое простое второе, на скорую руку. Что-нибудь привычное, на что хватало скромного бюджета, но, оказавшись на кухне, сначала бессильно упала на стул, а потом уткнулась в чтение любовного романа, которые были разбросаны по дому.

Бабушка Симона увлекалась лёгким чтивом, говоря, что проблемы и борщи ей приелись за жизнь, сейчас же она получает наслаждение, ублажая свой угасающий разум любовными страстями книжных героев. Разум бабушки ни в коем случае нельзя было назвать угасающим. Она обладала на редкость живым и молодым взглядом на жизнь.

Однажды Юля, искренне восхищаясь жизнелюбием немолодой женщины, сказала:

— Вы такая авантюристка.

— О, дорогая моя, конечно это так, — засмеялась в ответ бабушка Симона. — Я вышла замуж за иностранца, и это в то время, а потом вернулась оттуда в голодающий Советский Союз, к жутким изделиям легкой промышленности.

Адель, так звали бабушку Симона, — она просила называть себя без отчества, — подрабатывала вахтером в институте машиностроения, носила шляпки, всегда красила губы, даже находясь дома, наедине с собой. «А вдруг судьба, а я не при параде», — любила она повторять.

— Юленька, иди спать, девочка. — Адель забрала книгу из тонких рук Юли, когда застала ее клюющую носом, вместо того, чтобы готовить обед на следующий день. — Иди, никто не умрёт от голода. Этот молодой жеребец совсем заездил тебя, девочка. — Она тепло улыбалась, оттого Юля не ощутила неловкости от фривольного намека на их с Симоном интимную жизнь и тонкие стены. — Ступай. — Адель поцеловала Юлю в лоб и, подняв за плечи, отправила спать.

Теперь же на столе не было ничего, чем можно перекусить, и Юле стало стыдно. Большую часть времени съедал институт, а в месяц, который предшествовал сессии и во время самой сессии — тем более. Она погружалась в учебу, бегала на консультации, брала дополнительные задания, ей всё время было мало знаний. Словно открывала одну комнату, из которой вело ещё несколько дверей, за ними скрывались еще двери и еще. Бесконечное множество, и за каждую хотелось заглянуть, узнать, изучить.

Уже стоял вопрос выбора специализации, а Юля металась, ничто не привлекало её так, как одна единственная, однако Юля была абсолютно уверена, что не справится. Уверена настолько, что не говорила о своей практически сформировавшейся мечте Симону и даже папе. Этот выбор означал еще не один год обучения, постоянную последующую учебу, повышение квалификации, бесконечные аккредитации, помимо клинической практики, которая так же неминуемо будет отнимать все свободное время и силы от семьи, плюс обязательный переезд в другой регион.

Симон постоянно говорил, что Юле достаточно стать участковым терапевтом, незачем тратить силы на узкую специализацию. Папа не давил, предоставлял выбор дочери, но единожды заикнувшаяся Юлия услышала: «Реально взвешивай свои силы». Юля взвешивала…

— Не готовь, — услышала она тёплый ответ мужа, вернувшись на кухню, к насущным проблемам не сваренного супа. — Я умею варить пельмени и делать яичницу… ещё что-то должен уметь, я почти уверен в этом, маленький. Пойдем, ты будешь сидеть, а я тебя кормить.

Юлю немного нервировали неумелые действия мужа, кухня была ее епархией, которую она с трудом уступала лишь в самых крайних случаях, как сегодня. Гудящие, как никогда ноги и задорные шутки Симона над самим собой убедили в том, что от того, что сейчас не она стоит у плиты, а на ужин будут магазинные пельмени, апокалипсиса не случится.

— Нас в гости позвали, — сказал Симон, когда они уже были в комнате, — Пашка.

— Ты поэтому меня накормил, да, хитрец? — она обнимала Симона и грелась в родных объятьях.

— Просто хочу, чтобы ты отдохнула.

— Завтра зачет, — вздохнула Юля.

— Перед соревнованиями обязательно отдыхают один день, иначе перегоришь. Ты ведь хочешь стать врачом, значит, тебе нужны силы. Пойдём, подзарядимся позитивом, вот увидишь, завтра тебе будет намного легче сдать свой экзамен, чем если ты просидишь всю ночь над учебником, а утром будешь паниковать. Уж пусть лучше голова болит с похмелья, чем на нервной почве.

Юля согласилась, быстренько оделась, после стояла под хмурым взглядом мужа.

— Юль, снимай это, ты не за картошкой собралась, а в гости.

— Что не так? Удобно… — Юля оглядела себя с головы до ног.

— В институт напяливай, то, что тебе хочется. Когда идешь со мной, пожалуйста, одевайся нормально. Ты очень красивая, от тебя глаз не оторвать, для чего ты прячешься за этими уродскими тряпками? Надень темно-синее платье, которое привезла моя мама.

— Оно короткое, — возразила Юля.

— Конечно короткое! С твоими ногами нужно вообще без платья ходить! Если бы у меня были такие ноги, клянусь, я бы ходил в юбке. Станешь старой и толстой, тогда будешь прятать тело, а сейчас иди и надень платье.

— Да меня в этом платье просто трахают глазами твои друзья! — взвилась Юля, едва ногами не затопала, вспоминая липкие следы от алчущих мужских взглядов.

— Отлично! Они глазами трахают, а я на самом деле. Пусть сдохнут! Я жду. И возражений не принимаю! Ну…маленький, — охолонил Симон, видя слезы Юли. — Ты ведь знаешь, я спрячу тебя, если станет совсем невыносимо. Нужно учиться подавать себя. Красивая женщина не должна скрывать своей привлекательности.

После гостей, где Юля ожидаемо стала звездой вечера, они лежали с Симоном в кровати, нежась после любви. Симон играл светлыми локонами, перебирая их пальцами, то накручивая упругие пряди, то распуская. Юла тихо дышала ему в грудь, пытаясь уснуть.

— Юль, давай ребенка родим.

— Сейчас? — с зевком уточнила Юля. Рожать она не собиралась, слишком уж преждевременно.

— Конечно, чего тянуть?

— Мы не можем сейчас. Я учусь, у тебя ответственный период. Мы никак не потянем ребёнка.

— Нет ничего, с чем бы ни справился человек, Юля. Как один младенец может помешать твоим или моим планам?

— У нас элементарно нет денег, мне почти всегда не хватает до конца месяца, — возразила Юля. — Я всё время экономлю, чай и сахар нам покупает Адель, мы просто не сможем прокормить ребенка.

— Ты ничего не говорила, — опешил Симон.

— Ну, я думала… — попыталась оправдаться Юля.

— Думала она, — раздраженно ответил Симон. — Я решу это, — добавил твердо.

Через месяц Симон Брахими решил финансовые вопросы своей семьи. Юля плакала, твердила, что он рискует карьерой, что работать в полную силу просто-напросто самоубийство. Только Симон не слушал, заявил, что если уж всю жизнь ставит на одну ступень выше, то и на две тоже сможет. С тех пор он часто пропадал не только на сборах, но и уезжал по делам федерации, успевая тренироваться в командировках.

Через год, когда у молодых появился относительный достаток, Адель больше не приходилось самой покупать сахар, а Юле готовить из того, что осталось в холодильнике, причем так, чтобы еды хватило на неделю, родился кареглазый мальчик с редким именем Евдоким, а попросту — Ким. Имя гармонировало с его глазами, так похожими на глаза плюшевых медведей из детского мира.

Большую часть заботы о малыше взяла на себя Адель, оставив «свой трудовой подвиг». Юля не посещала институт после родов всего лишь пару недель, потом вернулась к полноценной учебе. Выбегала в перерывах в гардероб, где уже стояла Адель, держа на руках Кима, пряталась в закутке, чтобы дать грудь, но вскоре Ким перешел на искусственное питание.