Обещанная ему (СИ) - Вебер Софи

Я беру Ахмеда за руку и не могу поверить тому, что чувствую: он едва ощутимо сжимает мою руку. Быстро перевожу взгляд на его лицо и замечаю подрагивающие веки. Достаю телефон и звоню доктору, чтобы сообщить, что пациент пришел в себя, ведь такая реакция точно не может быть итогом мышечного спазма.

Глава 19

Виктория

Едва Ахмед приходит в себя, меня оттесняют на второй план. А когда в комнату приходит несколько мужчин-докторов, и вовсе просят покинуть помещение. При этом Людмилу Александровну оставляют. Конечно, она же медсестра.

Первое время я хожу под дверью и прислушиваюсь к тому, что происходит внутри. Увы, мне слышны только обрывки фраз и мужские голоса. Медсестра, видимо, молчит. Мне же важно услышать его, но его не слышно. То ли он ослаблен после комы, то ли просто говорит так тихо, что через дверь не услышать.

Я не знаю, почему так остро реагирую на то, что он очнулся, ведь мне, по сути, это и неважно. Должно быть, конечно, немного радостно, ведь я не попаду к Стасу, но внутри сердце сжимается сильнее, а ладони немного покалывают, так что приходится сильнее вжать в тонкую кожу ногти.

Когда дверь открывается, я поворачиваюсь к ним и жду, что мне кто-то что-то скажет, но доктор, что вышел из комнаты, едва взглянул в мою сторону. Он скрывается за лестницей, а я все так же стою и жду. Хочу знать, что с ним, ведь я действительно старалась, сидела рядом и не просто наблюдала за ним, я хотела, чтобы он вышел из комы, да и доктор настоял на моем присутствии. Неужели сейчас я уже никому не нужна?

Следом за доктором появляется кто-то еще, он заходит в комнату и так же не смотрит в мою сторону. В конце концов, я просто иду к себе. То, что обо мне никто не вспомнит и так понятно. Да, это безумно обидно, но идти к нему, унижаться и стоять у двери, как провинившийся котенок, я не стану.

К вечеру, когда шаги за дверью стихают, я решаюсь выйти к ужину. Спускаюсь на первый этаж и иду на кухню. В гостиной, где мы раньше ели с Ахмедом, за все время я не была ни разу, предпочитая есть на кухне вместе с Марко или Тамарой Петровной.

— Привет, — Марко, как всегда, на месте.

Он улыбается и выглядит так, будто его жизнь вновь обрела смысл. Я понимаю его веселье. Все это время весь персонал жил в напряжении, не зная, что делать: то ли искать новую работу, то ли молиться, чтобы их хозяин поправился.

— Привет. Ты уже слышал новость?

— Конечно! Я даже приготовил ему обед, — хвастается Марко и останавливает свой взгляд на мне. — Это все ты, — серьезно говорит он. — Если бы тебя не было, он бы не поправился так скоро. Спасибо тебе.

Первое время я думаю, что он говорит несерьезно. Шутит, как и всегда, но Марко выглядит абсолютно серьезно.

— Я всего лишь была рядом, — зачем-то оправдываюсь.

— Я знаю, мышка. Поэтому он с нами.

Марко возвращается к готовке, а я принимаюсь за ужин. Мы разговариваем и перешучиваемся, а когда я заканчиваю ужин, на пороге кухни появляется тот самый врач, что просил меня побыть рядом с Ахмедом.

— Здравствуйте, — киваю ему.

— Здравствуйте, Виктория. Ахмед хочет видеть вас.

На мгновения я теряюсь. Он уже разговаривает? И он попросил позвать меня?

— Идите, в его комнате уже никого нет. Он выгнал всех, — добавляет врач с усмешкой.

Я киваю и, попрощавшись с Марко, иду наверх. По пути сердце снова начинает колотиться, как бешеное, а пальцы на руках и ногах покалывает от напряжения. Толкнув дверь в спальню Ахмеда, попадаю в ярко освещенную комнату: окно открыто настежь, а шторы отодвинуты на максимум, чтобы пропустить внутрь как можно больше света.

— Привет, — я в нерешительности останавливаюсь у кровати, с той стороны, с которой обычно сидела.

Ахмед лишь смотрит на меня. Ничего не говорит и не предпринимает попыток подсказать мне, как себя вести. Что, если он вспомнил всё, что я говорила и многое ему не нравится? Что в таком случае? Он отчитает меня?

Мысленно обругав себя за глупость, улыбаюсь и придвинув стул, сажусь рядом с кроватью.

— Как самочувствие?

— Брось, Вика, я полдня говорил этим докторишкам, что могу разговаривать и даже сидеть, но они в упор меня не слушали, давай поговорим о чем-то другом.

Его голос звучит на несколько тонов тише, чем обычно, но так же уверенно и, пожалуй, даже устрашающе.

— О чем? — робко спрашиваю, стараясь не смотреть ему в глаза, хотя почему-то понимаю, что жутко соскучилась по ним.

— Например, о том, что тебя заставило сидеть около меня столько времени.

Я пожимаю плечами.

— Попросил доктор.

— И ты согласилась?

— Да, а нужно было отказаться?

— Я помню, что сказал тебе, прежде чем попал в кому, — произносит он, и я решаюсь посмотреть мужчине в глаза.

В его взгляде нет ни капли раскаяния или сожаления. Он просто констатирует факт, а я корю себя за то, что размечталась, будто он узнает, что я сделала и вдруг станет относиться ко мне по-другому. Глупая, глупая Вика, корю себя в который раз за вечер и стараюсь скрыть разочарование. Я ведь знала, что так будет? Без сомнений. Я делала это из добрых побуждений, а не чтобы получить что-то взамен. Вспоминаю, как раздумывала над тем, как помочь ему, что сделать, чтобы ему было легче. Я ведь действительно не думала тогда, что его отношение ко мне как-то изменится. Так почему сейчас я хочу, чтобы это было так?

— И я.

— Почему после всего ты сделала это? Я слышал все, что ты говорила.

Чувствую, как мое лицо покрывается краской. Мысли путаются, не желая собираться в общую картинку и выдавать ответ. Я не знаю, что ему сказать. Что я сделала это, потому что добрая? Это ведь не так, просто… мне стало не по себе, когда я увидела его такого.

— Ты придумываешь ответ? — уточняет он.

— Нет, просто… я не знаю, почему сделала это. Увидела тебя таким… без сознания, в коме и подумала, что если я могу что-то сделать, то почему нет?

— И ты совсем не думала о Стасе? О том, что он заберет тебя, едва узнает, что я мертв.

Он чеканит каждое слово так, что мурашки пробегают по коже. Внезапно чувствую, что хочу, чтобы он лежал так же неподвижно, как и вчера, как сегодня утром. Так я смогла бы взять его за руку, крепче сжать ее и улыбнуться, что-то рассказать. Сейчас же я сжимаюсь, теряя дар речи и не зная, что говорить. Все слова будто вылетают из головы.

— Думала, — наконец, отмираю. — Но я сделала это ради того, чтобы остаться в доме и не попасть к нему.

— А почему? Из жалости?

Я даже не знаю, какое из его предположений хуже. То, в котором мне плевать на его состояние и я, пользуясь случаем, прикрываю свою задницу, или же то, что я его пожалела и осталась. Оба, кажется, будут обидны для него, но я не хочу врать.

— Я сделала это, потому что почувствовала, что должна. Когда-то я ухаживала так же мамой, я видела десятки людей, которым некому было помочь.

Делаю паузу, потому что мой голос срывается от воспоминаний. Перед глазами отчетливо проносятся картины того, что я видела в больнице: множество одиноких пациентов, которым некому поднести даже глоток воды.

— Помню мужчину, который лежал в соседней палате. Он был инвалидом: потерял ноги из-за ошибки врачей. Жена бросила его сразу, как узнала об этом и подала на развод. Дети поняли, что он никому не нужен.

Я замолкаю, решая поднять голову и посмотреть на него.

— Я сидела с тобой рядом, потому что сама того хотела, потому что ты нуждался во мне, а я могла сделать так, что ты очнешься. Неужели обида стоит человеческой жизни?

— То есть, ты обижена? — уточняет у меня.

Не хочу говорить ему, что его слова задели меня до глубины души. Не уверена, что он поймет это. Тогда он был прав: я согласилась уйти с ним, согласилась родить ему ребенка и мои мечты были глупостью. Урок я вынесла, но закрыть сердце от ударов не могу, потому что оно живое, потому что моя душа все еще со мной, а я верю в лучшее. И вижу в людях только хорошее, даже тогда, когда они совсем не такие.