Мария Метлицкая - Хозяйки судьбы, или Спутанные Богом карты
– От тебя, Машка, один сплошной положительный импульс, – радовалась Тата.
– А у тебя, у тебя-то что слышно?
– Жаловаться неохота, а хвалиться нечем, работы нет, да и вообще.
– Слушай, ты – идиотка. Сейчас хорошие бухгалтера как воздух нужны. Столько фирм открывается! А ты сидишь сиднем. Беги на курсы, а потом я беру тебя к себе на фирму.
– Господи, на какую фирму? – удивлялась ошарашенная Тата.
– А тебе не все равно? – смеялась в ответ Машка.
– Да, в общем-то ты права.
Стали перезваниваться, Машка направляла, инструктировала. Тата окончила курсы, и Машка сдержала свое слово. Машка была вторым браком замужем за немцем, документалистом. В ту пору росли как грибы совместные предприятия. Занимались всем подряд – от продажи вертолетов до продажи горчичников. Только начиналась реклама, и умная Машка штурмовала телевидение, а тихий, безобидный немецкий муж реализовывался в своем никому не нужном документальном кино. С Машкой они друг другу не мешали. Объем работы у Таты был большой, но и платила Машка щедро.
– Дай ей Бог здоровья, – молилась за Машку Нонна Павловна.
Теперь она потихонечку захаживала в церковь, а Тата уже носила блузки и строгие деловые костюмы, туфли-лодочки. Надела чуть придымленные очки – цифры, цифры. Опять поправилась – сидячая работа. Многому училась у Машки. Полюбила ездить в октябре отдыхать на Кипр, про Турцию слышать не хотела. Первый раз в жизни, наверное, чувствовала себя уверенно и спокойно. Часть денег отдавала матери – та, наученная горьким опытом, откладывала. В общем, жизнью были обе вполне довольны.
Вот в это самое время и объявилась Пуся. Позвонила и трепалась два часа – не волнуйся, у нас это копейки. Плакала, вспоминала родителей, безудержно благодарила за все Тату, возбужденно описывала свой двухэтажный дом на Лонг-Айленде, болтала без умолку.
Тата нервничала, смотрела на часы и в сотый раз спрашивала:
– Тебе это недорого?
– Денег куры не клюют, оставлять некому. – И, помолчав, добавила: – Я сволочь последняя, за все плачу, я знаю, что ты для них сделала. Я твой вечный должник, вечный, Татка. Приедешь ко мне, у меня такой роскошный дом, в таком районе, у нас главное – район. И повар, и садовник, и прислуга – я богатая женщина, Татка. У меня свой бизнес. Идет так, что даже через плечо плевать не буду. Если завтра рухнет – черт с ним, на мой век хватит, все не проживу. Бог детей не дал за мои грехи.
– Да и мне, между прочим, тоже, – тихо напомнила Тата.
Пуся стала звонить каждую неделю, висела по часу, вспоминали детство, юность, строили планы по Татиной поездке. У Таты в ушах переливались, звенели удивительные слова: Калифорния, Лас-Вегас, Атлантик-Сити, Гаваи.
– Поиграть любишь?
– Во что? – не понимала счастливая Тата. Пуся заливалась смехом.
– И вообще, останешься у меня, маму потом выпишем. Немного ведь у нас лет с тобой на свете. Ты мне как сестра, родной человек.
Требовала, чтобы Тата уволилась с работы.
– Успею позже, – отвечала Тата. Но уже жила поездкой, строила планы, перебирала вещи в шкафу, подгадывала с годовым балансом. Обсуждала это с Машкой. Машка отпустила на два месяца. Друг! Но просила в «Америках» мобильный не отключать – ни днем ни ночью. Мало ли что!
Но потом как-то странно звонки начали «редеть», то ли пыл Пуси стал спадать, не понятно. Постепенно, сначала по чуть-чуть, а потом вообще исчезла – три недели не звонила. Телефон не отвечал. Тата наговаривала на ответчик – тишина. Странно, все так странно.
Говорили об этом с мамой сначала постоянно, потом как-то реже, пожимали плечами, строили предположения: может, командировка, может, больница, – но чувствовали обе, что здесь что-то не так, не сходится, не поддается ни логике, ни объяснению.
– Пуська бы позвонила и все объяснила. Ну нет такого, что бы она объяснить мне не смогла.
В голову лезли самые черные мысли.
– Ну забудь, значит, передумала, знаешь, как время меняет людей! Пуська твоя через родителей перемахнула, а тут – ты. Может, подумала, денег пожалела, может, жизнь свою менять не захотела, на черта мы ей сдались. Сначала эмоции, наобещала горы, потом – разум. А у Пуси разум всегда и везде, забыла? – вещала мудрая мама.
– Нет, – не соглашалась Тата, – здесь что-то не то. – Но повздыхала и с этой историей простилась. А сколько их было в жизни, этих надежд и историй? Собственно, с Пусей она простилась давно, еще тогда.
А тут еще объявилась Люка, словно вместо Пуси. Позвонила – Тата ее сразу не узнала. И давай рыдать: просила денег – откупить старшего сына от армии. Говорила и просяще, и требовательно одновременно.
– Ну что для тебя две тысячи баксов? Деньги? – взывала к совести Люка.
Тата задохнулась от возмущения:
– Как ты вообще могла мне позвонить и еще денег требовать? За всю жизнь времени не нашла покаяться! – негодовала Тата. – Меня твои проблемы не касаются!
– У тебя детей нет, где тебе меня понять?! – успела выкрикнуть Люка.
Возмущаясь, рассказывала матери, а та спокойненько так:
– Ну дала бы, пропадет ведь парень, себе не простишь.
– Мам, ты что? – заходилась от возмущения Тата.
– Я о тебе думаю, если что, как ты будешь с этим жить?
– Ну знаешь, это слишком! Хотя и правда ночью не уснула, мучилась, злилась на всех – на наглую Люку, на мать, на себя. Плакала.
– Чем я ей обязана? Всю жизнь ни о чем не беспокоилась, а могла бы, как я, покрутиться и подумать, что сыновья растут. Опять влезла в мою жизнь.
Встала разбитая, лицо в красных пятнах – это нервное. Мать исподтишка посмотрела и тихо сказала:
– Ну что так маешься, дай ей половину – компромисс. И поможешь, и совесть будет чиста. Спать будешь спокойно.
– Из моих рук – никогда! – гневно сказала Тата, этой фразой давая матери руководство к действию. «Ох и умна», – подумала мать про дочь. «Ох и умна», – подумала дочь про мать.
Этим же вечером Нонна Павловна отнесла тысячу американских долларов Люке. Сама, из своих рук:
– Сколько смогли. – И протянула Люке деньги. Люка плакала, гладила Нонне Павловне руки.
– Я достану остальное, я вам до конца жизни... – Понимала ведь, что никогда не отдаст.
Вечером Тата пересчитала потихоньку заначку, все поняла и успокоилась. Больше они с матерью это ни разу не обсуждали.
И грянул дефолт. И в который раз рухнуло и разбилось наше такое условное благополучие. Полетели фирмы и фирмочки, банки и банчочки. Кто устоял – честь и хвала, кто-то даже поднялся, объявив иностранным партнерам банкротство, вместе, стало быть, с родной страной. Не отстаем.
И продавались квартиры, офисы, магазины, заводы. Как продавались, так и покупались. И рухнула Машкина фирма. Не устояла. И укатили они с неохотой в Германию. Там скука, там не развернешься. Но пересидеть придется. Машка верила, что еще вернется.
