Аньес Ледиг - За полшага до счастья
– Хорошо спала? – спросил Поль.
– Очень! Как же странно это присутствие моря! Нет необходимости считать баранов, убаюкивает мгновенно.
– Ты нашла чем позавтракать?
– Нет, вроде ничего нет. Вот, нашла сухарики для Люка, он проголодался, но, в общем-то, больше ничего в буфете не нашлось.
– Заглянем в пекарню, там есть все, что нужно. Одень Людовика, на улице свежо.
– Это далеко?
– Пятьдесят метров.
Едва они отворили дверь в лавку, хозяйка расплылась в широкой улыбке и пошла им навстречу, чтобы обнять Поля и крепко расцеловать его.
– Привет, Поль! Приехал?
– Привет, Аннет. Познакомься, это Жюли.
Тогда хозяйка обняла Жюли, чтобы так же искренне расцеловать ее.
– И ты прятал от нас такую прелестную юную женщину!
– Только не говори ей, что она мне в дочери годится, она не хочет, чтобы думали, будто я ее отец.
– Очень зря, мадемуазель. Поль обворожительный мужчина и отменный отец.
Жюли вежливо улыбнулась и смущенно посмотрела на Поля.
– К тому же он будет счастливым дедушкой, – продолжала хозяйка, склоняясь к Людовику, который спрятался за мать, краем глаза поглядывая на незнакомую тетю.
Та вернулась за прилавок, взяла с витрины бриошь, отрезала кусочек и протянула малышу:
– Бери, зайка! Надо воспользоваться твоим пребыванием, чтобы ты слегка распушился! Вы надолго?
– Недели на две-три. Жером тоже здесь. Он еще спит.
– Ах, бедный Жером! Скажи, чтобы зашел повидаться. Когда мы получили от тебя сообщение о похоронах, мы так огорчились…
Аннет – полная противоположность традиционному представлению о булочнице, круглой, как форма с тестом, поднимающимся у очага. Зрелого возраста, в скромном переднике, она маленькая и худенькая. Видать, будущий муж покорил ее не куинь-аманнами[4]. Или же она относится к женщинам с обменом веществ, достойным атомного реактора. Такие могут есть неприлично много и не прибавлять ни грамма, тогда как у других бока растут от одного только взгляда на витрину кондитера. У Аннет жизнерадостный характер, так что после упоминания о трагедии она очень быстро снова пришла в доброе расположение духа. Ее пронзительный благодушный смех разносился по всей пекарне, сопровождая почти каждую ее фразу.
– А Марлен нет?
– Марлен больше нет в моей жизни.
– Да что ты! – с улыбкой воскликнула Аннет. – Наконец-то!
– No comment, Аннет, я знаю, что ты была права. Это была не моя женщина.
– Я не тщеславная, ты меня знаешь…
– Разумеется!
На обратном пути Людовик шел впереди с большим куском бриоши. Он постоянно останавливался, наклонялся, подбирал камешек и клал себе в карман. В деревне пустынно. Им не повстречалась ни одна машина.
– Здесь тихо, – заметила молодая женщина.
– Не сезон. В середине октября остаются только местные, которые живут здесь весь год, и несколько сумасшедших, которые еще приезжают послушать шум волн. Барки вернулись, ставни в домах на берегу закрыты, но воздух еще теплый.
– Вас здесь все знают.
– Вот уже тридцать лет я каждое лето приезжаю сюда.
– И вам не надоедает?
– Никогда. Я обожаю это место. Находиться на пляже и испытывать это ощущение, будто ты на краю бесконечности… К тому же люди замечательные.
– Ну да, это ясно… Моя-то булочница не отрезала бы такой здоровенный кусок бриоши, чтобы угостить Люка. Если так будет продолжаться, он за неделю прибавит три кило.
– Это пойдет ему только на пользу. Он похож на выпавшего из гнезда воробушка. И тебе хорошо бы постараться пополнеть. Меньше будешь напоминать синичку.
– Мне и так уже джинсы стали тесны. Это позавчерашний ресторан.
– Очень хорошо. А то ты вызываешь жалость.
– Мне казалось, вам меня не жалко. Я бы предпочла вызывать жалость, но влезать в свои штаны.
– Купим следующего размера.
– У меня нет денег.
– Прекрати постоянно говорить о деньгах.
– Однако это нерв войны[5]. Без денег сегодня ничего нет.
– Главное купить нельзя.
– Ну да, слова богача. Главное – это что? Любовь, добрые чувства, счастье? – возмутилась Жюли. – Знаю я вас! Только люди, которые ни в чем не нуждаются, говорят, что деньги – не главное. Тем не менее иногда деньги полезны. Они позволяют иметь телефон, чтобы позвонить друзьям, когда тебе тоскливо. Они позволяют время от времени поесть вкусненького и в супермаркете прекратить наклоняться к нижним полкам, куда суют всякие дрянные продукты, а по ночам ползают тараканы. Деньги позволяют, когда хочется, купить модную шмотку, а не отставать на два года, потому что милые дамы, у которых полно денег, любезно сдадут надоевшие им тряпки в ближайшую лавку старьевщика. Это позволяет не дергаться, если лента транспортера перед кассой остановится… Это позволяет…
– Хватит, прекрати! Мне очень жаль. Но я напоминаю, что я тебе обещал, что твое пребывание здесь оплачено. All inclusive. Включая штаны, если ты малость раздашься в бедрах.
– А я напоминаю вам, что меня это смущает.
– Ах, ну да, точно. Ты же феминистка.
– Нет. Но я не привыкла, чтобы меня покупали.
– Я тебя не покупаю. Выкинь это из головы. Я покупаю вещи для тебя и твоего сына. Это совсем другое.
– Я так и не поняла, почему вы предложили мне поехать.
– Ты не обязана понимать. Я даже не совсем уверен, что тут есть что понимать. Ты возникла на моем пути, как кремень. А я кроманьонец, который безуспешно искал его, чтобы разжечь костер на краю дороги.
– Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.
– Ты согреваешь мне душу.
– Хотелось бы мне знать как?
– Мне тоже. Я просто констатирую. Разве обязательно понимать все?
– Вы что, влюблены?
– Успокойся, я не собираюсь тащить тебя в гостиничный номер, чтобы с гордостью думать, что еще могу завалить малолетку. У тебя внутри есть какое-то сияние. Вот и все. А мне хотелось добавить чуть-чуть света в мои серые будни.
Тут Жюли задумалась, где он мог разглядеть это сияние. У нее-то такое ощущение, что ее жизнь, если бы не сын, была бы сплошными серыми буднями.
– Да где же вы видите этот свет?
– В твоих глазах.
– О, только не надо про глаза. Это самый неуклюжий из известных мне приемов соблазнителя – сказать девушке, что у нее красивые глаза.
– Я тебе не говорил, что они красивые. Я сказал, что в них свет.
– Гм…
– Что не мешает им быть красивыми.
– Ну вот видите!
– Полина была вроде тебя…
– Полина?
– Моя первая жена. Мать Жерома…
– Была?
– Она умерла, когда ему было три года.
