Джасинда Уайлдер - Стриптизерша (ЛП)
Короче говоря, мне нужна работа, и это — единственная возможность, которая выпала мне за месяцы поисков.
И все же я плачу засыпая. Лиззи не возвращается до трех ночи и приводит с собой парня. Они заваливаются на ее ярус, и я часами не могу уснуть, слушая их стоны, хрюканье и хихиканье.
∙ Глава 6 ∙
Я крепко закрываю глаза и молюсь, хотя мне стыдно за это; Господь бы не одобрил то, чем я собираюсь заниматься, я чертовски уверена. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы остановить дрожь, но они трясутся, как листья на деревьях во время грозы в Джорджии.
— Грейси, ты следующая, — Тимоти просовывает голову в дверной проем гримерки, и я определенно не скучала по тому, как жадно он обстреливает меня своими маленькими глазками.
По спине пробегают мурашки, и я хочу послать его подальше, но не могу. В конце концов, минут через пять меня будет рассматривать еще пристальнее целая толпа людей. Я едва одета, по крайней мере, в сравнении с тем, к чему я привыкла. Я с детства носила платья в пол и юбки со свободными футболками. Никаких вырезов, ничего выше колена. Ничего откровенного и вызывающего. Ничего сексуального и чувственного. Ничего непочтительного и неугодного Богу.
Прямо сейчас на мне пара обрезанных джинсовых шорт, с кромкой, изношенной до ниточек. В Маконе такие шорты назвали бы «Daisy Dukes2», так как они обрезаны так коротко, что видна нижняя часть моих ягодиц. К тому же, они обтягивающие и сжимают мои плотные бедра танцовщицы, как спандекс. На мне фланелевая рубашка, но и ей далеко до скромности. Она расстегнута до самого декольте, которое ничем не поддерживается. Застегнуты всего четыре нижние пуговицы, и тяжесть моей груди скоро их разорвет. В конце концов, в этом и весь смысл. Пуговицы и должны оторваться. В углу примерочной целая вешалка с подобными рубашками, так как часть выступления состоит в том, чтобы разорвать рубашку на груди.
Это должно быть сексуально, по словам Тимоти:
— Это сведет их с ума.
Он эксперт в этом, видимо. Остатки фланелевой рубашки завязаны прямо под моей грудью, так что вся моя грудная клетка оголена. Последняя часть комплекта — костюма — широкий кожаный пояс с большой блестящей пряжкой и пара сапог до колен. Сапоги специально для стриптиза, как я понимаю. Кажется, так оно и есть, папа упоминал что-то подобное, когда говорил о том, как я стану шлюхой. Они замшевые, с бахромой, на тонких и высоких стальных каблуках, и в них мой рост достигает 1,83 метра, когда во мне метр семьдесят пять.
Мои светлые волосы зачесаны до такого блеска, что Кэнди спросила, не надела ли я парик. Мое лицо наштукатурено кричащим макияжем. Окрас блудниц, как сказал бы дедушка. Я всегда наносила, как максимум, чуть-чуть блеска на губы и немного теней, поэтому теперь основа, помада и тушь по ощущениям похожи на маску. Что, кстати, неплохо, в какой-то степени эта маска спрячет меня.
Я глубоко вдыхаю и заставляю себя встать со стула, покачиваясь на непривычных мне каблуках. Тимоти распахивает дверь и придерживает ее, но не из джентльменских побуждений. Он стоит на пороге так, что мне приходится протиснуться рядом с ним. Я сдерживаю порыв ударить его, когда он «нечаянно» задевает мою задницу.
— Не делай этого, Тим, — говорю я, гордая твердостью и спокойствием в своем голосе. Это не первый раз, когда я прошу его не трогать меня.
— Чего не делать?
Я стреляю в него взглядом, которому научилась у отца, тем самым, который вызывает у мудичья дрожь в коленках.
— Если я здесь работаю, это не значит, что можно лапать меня, когда тебе захочется, Тимоти ван Даттон. Убери от меня свои грязные лапы, — мне не нравится мой гнусавый выговор, но я нервничаю и расстроена, и он — часть моей новой личности, «Грейси».
Тимоти хитро смотрит на меня:
— Послушай, Грейси. Ты звучишь прямо как южная красавица. Мне нравится это. Продолжай так себя держать, неплохо смотрится. Теперь проваливай и делай то, за что я тебе плачу.
— Платишь мне не ты, а клиенты, — резко отвечаю я.
Его взгляд становится жестким, а голос низким:
— Еще раз скажешь мне подобное — и ты уволена, — он ударяет по моей заднице так, что на глаза наворачиваются слезы, но я не даю ему удовольствие получить ответ. Может, это считается сексуальным домогательством, но мне слишком нужна эта работа, чтобы спорить.
Он проходит мимо меня, оставляя меня собраться с мыслями и мужеством. Когда он пропадает из поля зрения, я потираю ягодицы там, куда пришелся удар, с испугом сообразив, что он может легко уволить меня, если захочет. И я окажусь за бортом без спасательного круга.
Я пробираюсь за кулисы, поднимаюсь по трем ступенькам на сцену и встаю за занавесом. Сердце колотится как молот, в горле такой комок, что я едва дышу, и я вот-вот заплачу. Я не хочу туда идти.
Моя репетиция с Кэнди была неловкой и отвратительной. Крутиться на шесте гораздо сложнее, чем кажется. Я несколько раз упала, прежде чем у меня получилось обернуть ногу вокруг холодного металла и покрутиться на нем. Кроме Кэнди, никто на меня не смотрел, и я все равно расплакалась, когда впервые сняла рубашку. Кэнди видела мои слезы, но ничего не сказала. Она просто сделала замечание, что я слишком напыщенно иду от шеста за кулисы.
В любом случае, у меня нет выбора. Его нет, если я хочу получить степень и воплотить свою мечту стать продюсером. Я поступила в интернатуру, и занятия начинаются на следующей неделе, но мне нужна хорошая одежда.
Поп-музыка в колонках стихает вместе с гудением разговоров. Толпе мужчин за занавесом наверняка слышно мое сердцебиение.
— Вы готовы, господа? — голос Тима отдается эхом в колонках, пронзительный, хриплый и внушающий. — Сегодня у нас очень, очень особенное угощение для вас. Совершенно новое выступление. Она прибыла прямо из Макона, Джорджия, выращенная на кукурузе южная девушка, и, парни, она... горяча.
Свист и перешептывания становятся оглушительными, пока Тим не унимает их.
— Позвольте представить вам... Грейси!
По крайней мере, Тим заставил меня придумать сценическое имя. Девушка спиной к стриптизерскому шесту, с выставленным в сторону бедром, держащаяся руками за холодный металл высоко у себя над головой... это Грейси, исполнительница стриптиза.
Она — не я.
Меня зовут Грей Амундсен. Но Грей нет здесь, в этой грязной, прокуренной, пронизанной похотью дыре. Здесь я — Грейси.
Занавес раскрывается, и прожекторы ослепляют меня белым, красным и фиолетовым светом, и под ними так жарко, что меня тут же бросает в пот. Сначала я не двигаюсь с места. Даю им разглядеть себя. Собственно, поэтому они и здесь. Чтобы посмотреть на меня. Чтобы разглядывать меня... хотеть меня.
