Татьяна Герцик - Поцелуй сильного мужчины
Мужики одобрительно зашумели. Такого поворота Степка и его родственнички не ожидали. Они думали переложить вину в несостоявшемся соблазнении на девку-соблазнительницу, и вдруг оказалось, что она вольна была Степку соблазнять.
Павленок-старший хотел было возразить:
– Ну, бабская свобода до известных пределов должна быть! А не так, чтоб чуть не в кровать тащить!
Константин Петрович взъярился:
– Ты говори, да не заговаривайся! Когда это и кого Данка в койку тащила?
Молодые парни тоже возмущенно зашумели.
– Не было этого никогда! Пусть не говорит зря!
Мужчина в форме атамана сурово потребовал:
– Степан! А ну-ка расскажи, как дело было! Да не ври!
Степан неохотно сказал:
– Ну, посмотрели мы кино. Потом я ее провожать пошел. Ну, она то да се. Хихикала, мочи нет. Ну я ее и прижал маленько. Ничего такого не было.
– Не было, говоришь? А с чего тогда ты с Родионом сцепился?
– А чего он лезет, куда не надо?
Снова все зашумели.
Атаман требовательно поднял руку. Гул затих.
– Родион, а тебе это дело как видится?
Родион распрямил плечи и поморщился – побитые ребра отдались острой болью.
– Я, как вы знаете, здесь гость, и в станице и днем-то не ориентируюсь, а в темноте и подавно. Вот посмотрел я кино, – хорошая комедия, люблю ее, – вышел, и понял, что не знаю, куда идти. Все как-то быстро так разошлись, я уж думал, мне придется на ступеньках дома культуры ночевать, – все невольно засмеялись, – но тут услышал голос Даны, и решил идти за ней. До дому она бы меня довела. Шли мы, шли, и тут Степан начал к Дане приставать, в подлесок какой-то тащить. Заявил, что после этой ночи она всяко-разно за него замуж пойдет, потому что он ее давно присмотрел. Лапать ее начал, ну, и пришлось вмешаться, хоть и не хотелось.
Атаман повернулся к Степану.
– Что, по следам папани решил пойти? Семейную традицию поддержать?
Степан пожал плечами.
– А что тут такого? Маманя-то что, недовольна, что ли?
Павленок-старший вступил в разговор с неожиданной страстью:
– Да, я Глашу украл. И что? Да она за мной, как за каменной стеной! Если б не я, то она сдуру за Митьку Авдеева бы выскочила, и что бы с ней сталось?
– А этого никто не знает. Дмитрий от горя задурил, он Глафиру больше жизни любил. Так что и в этом тоже ты виноват. А сейчас и сыновей на то же подвигнуть хочешь? – И атаман решительно постановил: – Вот что, Павленки! Если еще что-то против наших правил учудите, не жить вам больше в нашей станице. Выгоним! А сейчас, Степан, снимай портки, мы тебя драть будем! Заслужил!
Степан глумливо заявил:
– А вот посмотрим, кто это сделать сможет!
И тут же упал, сваленный двумя стоявшими рядом с ним крепкими казаками. Штаны с него быстрехонько спустили, и по голой заднице загуляли розги, перемешанные с крапивой. Брат, посмотрев на сумрачного отца, не вмешивающегося в экзекуцию, тоже остался стоять, где стоял.
Закончив порку, атаман приказал:
– А теперь иди восвояси! Надеюсь, теперь ты надолго запомнишь, что можно, а что нельзя!
Степан вскочил, натянул штаны и ушел, сердито пообещав на прощанье:
– Я этого так не оставлю!
Павленки тоже пошли прочь, набычившись и бросая вокруг свирепые взгляды, но молча, без угроз.
Казаки еще порешали какие-то хозяйственные дела, но к Родиону они отношения не имели, и в них он не вникал.
Когда он с Константином Петровичем шел обратно, не удержался и спросил:
– А что, жена у старшего Павленка не сопротивлялась? Как он смог ее силой увезти?
– А так и увез. Он влюбился в нее, вишь, а она за другого замуж собиралась, за Митька Авдеева. Павленок ее несколько месяцев в своем балагане продержал, пока не понесла. Вот и пришлось ей за этого придурка идти. А Митек с горя уехал. И где сейчас обитает, никто не знает. Ходят слухи, что спился, но так или нет, не знаю.
– А что жена? Смирилась?
– А кто этих баб разберет? Но что Павленок возле нее пташкой вьется, это все знают. И главная в их доме она, а вовсе не он. Но живут они справно.
– Дана говорила, что они тут у вас первые богатеи.
– Ну, первые не первые, а деньги у них есть, это точно.
– А что сейчас с Даной будет?
– А что с ней будет? – удивился Константин Петрович. – Ничего с ней не будет. Я ведь ей не отец, чтоб пороть. А он ей все спускает. Любимица. – Он произнес это с такой нежностью, что Родион понял, что пороть Дану как было некому, так и будет некому. Не потому ли она такая своевольная и выросла?
Подгоняя их, в небе длинной огненной змеей сверкнула молния, и вслед за ней раскатисто прогрохотал гром. Они ускорили шаг и успели под крышу аккурат тогда, когда по земле забарабанили крупные капли дождя.
Глава четвертая
Они пришли домой. Из-за грозы стол был накрыт в доме, в большой комнате рядом с кухней. Все сидели за столом, но никто не ел, ждали главу семьи. Константин Петрович с нарочитым укором, пряча довольные глаза, произнес:
– Чего ж не ели?
Елена Гавриловна, враз раскусившая его потуги, сухо заметила:
– Да чтоб ты не обижался. Сколько б ты потом на нас дулся?
Константин Петрович поспешил возразить:
– Я никогда не дуюсь, с чего ты взяла?
Прекращая готовую разгореться перебранку, Сашка с горящими глазами спросил:
– Что, пороли Степку?
Дед холодно докучные расспросы пресек:
– А какое тебе дело? Ты лучше за собой последи, голубчик! Кто сегодня рубаху порвал, перелезая через чужой тын?
У Сашки от неожиданного дедова откровения огнем загорелись уши. Елена Гавриловна погрозила ему пальцем:
– Так вот где ты рубаху-то располосовал! А мне заливал: упал, упал!
– А он и не соврал. Он и в самом деле упал. Только с соседского забора. Когда ему Никитич засвистел. И чего тебе на чужих огородах-то надобно? Там все то же, что и у нас.
– У соседей всегда вкуснее, – со знанием дела объяснил Родион. – В детстве мы с сестрой и братом обожали викторию с соседского участка. У самих этой виктории было – завались. Причем сортовой, крупной, сладкой. У соседей она и мелкой была, и кислой, росла, как дичка, по всему участку, а вот казалась вкуснее нашей. Я недавно с соседкой разговорился, она меня этой викторией угостила, так есть ведь невозможно, кислятина одна. Наверное, права пословица «запретный плод сладок».
Дед с намеком посмотрел на внучку и подтвердил:
– Сладок, ох, сладок! Вот недавно Данка чуть было этого запретного плода досыта не наелась. А все потому, что тоже любит судьбу на прочность пытать, как Санька свою рубаху.
Дана сверкнула глазами и молча уткнулась в тарелку. Усмехаясь, Родион тоже принялся за еду. Больше на опасные темы не говорили, и ужин прошел спокойно.
После ужина Елена Гавриловна снова смазала боевые раны Родиона своим вонючим снадобьем, утешающе приговаривая:
