Жаворонок Теклы (СИ) - Людмила Семенова
Тут Костя на некоторое время приумолк, и Андрей Петрович, поколебавшись, спросил:
— Ты хоть немного жалеешь о том, что тогда случилось?
— Да говорите прямо: о том, что я сделал, — ровным голосом ответил молодой мужчина, — Сам не знаю. С Олей, конечно, плохо получилось, спору нет, но разве тут виноват я один? Его собственная глупость сыграла не меньшую роль. Но если бы можно было вернуть все назад, я поступил бы так же, не буду кривить душой. Я же говорю, Андрей Петрович: я плохой человек. Только все равно как-то противно внутри… Вот если бы можно было из нашей жизни вычеркнуть все, что связано с этим парнем, просто не было его здесь и все! Понимаю, что я неправ, ведь это он отчасти мозги мне на место поставил, но ничего поделать не могу. Я уж даже и Нери отпустил, думал, что тогда легче станет. А не становится…
— Вычеркнуть, увы, ничего нельзя, Костя, — мягко сказал Андрей Петрович, — Мне ведь тоже все эти годы было не по себе. Но жить-то надо! И раз уж у меня в мои семьдесят есть силы что-то менять, то тебе сам бог велел, как говорится. Если ты правильно этим распорядишься, то когда-нибудь сможешь себя простить.
«Это вряд ли» — подумал Костя. Он как всегда сохранял свою бесстрастность, но от рассказа Андрея Петровича его пронзила страшная мысль о спрятанном письме из Эфиопии. И когда он уточнил, в каком году у Айвара началась беда, все встало на свои места. Так вот о чем просила Налия Теклай, единственный человек, кроме Кости, который знал о существовании письма, так и хранившегося в ящике его стола. Она, как прагматичная натура, рассчитывала не только на моральную поддержку, но и на юридическую и общественную помощь, которую супруги все-таки получили уже от совершенно посторонних людей, но слишком поздно. Она знала, что муж сам ничего не попросит, и наверняка не стала говорить ему и о письме — Айвар уж точно не одобрил бы подобной инициативы.
Все это время Костя, конечно, помнил о содеянном и не мог отделаться от мысли, что не спасал свой брак, а просто хотел сделать побольнее ненавистному эфиопу, мечтал испортить ему жизнь за несколько испорченных месяцев красивого романа. Но удовлетворение оказалось коротким и быстро развеялось в наступившей пустоте. Порой он даже желал облегчить душу, хотя и не знал как, — не в церковь же идти с его полным и безнадежным презрением ко всякого рода обрядам! Но после того, что рассказал Андрей Петрович, дверь захлопнулась: говорить об этом уже нельзя было никому. И Айвар не только скатился на дно, но и не узнал, что жена пыталась его спасти.
А ведь у Кости только назревали перемены в жизни, на которые, как ему казалось, он уже выстрадал право. Год назад в одной из командировок на Камчатку он познакомился с девушкой, работающей в компании по продаже икры и других морских деликатесов. Ее звали Дарья Егай, она была из небогатой многодетной семьи местных корё сарам и пробивалась в жизни и карьере сама, без чьей-либо протекции. При этом у нее было удивительно мягкое и доброе лицо, что компенсировало его неяркость и даже заурядность черт. Умом, знаниями и способностью поддержать беседу Дарья также не была обделена.
И очень быстро у Кости с этой молоденькой и слегка романтичной кореянкой завязалась дружба. В этом не было и намека на флирт, но они неожиданно стали сближаться душевно, чего он давно за собой не замечал. Поначалу он просто с интересом слушал рассказы и мысли Дарьи о народной кухне, о том, как еда бедняков превращается в блюда премиум-класса, и о ее любви к морю. А потом это мало-помалу стало отрадой для его закрытого и уже очерствевшего сердца.
— Знаете, Даша, я тоже всегда очень любил все, что связано с морем: корабли, запах топлива, соленый воздух, ветер, — поделился Костя с ней, когда они однажды гуляли на досуге невдалеке от Голубых озер, — Когда я был ребенком, меня неоднократно привозили сюда в гости к родне, но все-таки Балтика, куда более скромная, мне была дороже. Я подолгу мог тусоваться в нашем порту, смотреть на торговые суда и мечтать о далеких странах.
— Может быть, среди них есть страна вашей мечты? — спросила Дарья с улыбкой, — И когда-нибудь вы ее найдете и откроете там свое настоящее «я»?
— Нет, я не могу долго жить без Питера, — уверенно сказал Костя, — Это единственный город, с которым я на одной волне, Даша: он такой же красивый, одинокий и злой, не нуждающийся ни в чьей дружбе и сам не желающий кому-то ее дарить.
— Да что вы такое говорите, Константин Сергеевич! — рассмеялась Дарья, — Вы удивительно приятный и умный человек, и уж одиночество вам точно не грозит. Мы здесь общались с многими рестораторами из Москвы и Петербурга, и никто из них не обладал вашей культурной интуицией. Вы относитесь к кухне и дизайну как к сфере искусства, и при этом работаете для широкого круга потребителей, а не только для элиты. Ведь культурное отношение к приему пищи является частью духовного воспитания, по крайней мере меня всегда так учили дома.
Почему-то ее непосредственность растрогала Костю, и он все больше общался с девушкой в свои визиты на Охотское море. Совсем недавно Дарья пригласила его на мастер-класс по корейским десертам со своим участием и угостила собственными пирожками «пегодя» со сладкой бобовой пастой. Они напомнили Косте материнские. Нерина пыталась усвоить кондитерские секреты свекрови, но потерпела неудачу, после чего Костя уверился в том, что с этим надо родиться.
От его искренних похвал лицо у девушки зарделось. Они поднялись на балкон одного из верхних этажей отеля, где проходило мероприятие, долго разговаривали и в конце концов Дарья произнесла:
— Константин Сергеевич, вы наверняка поняли, что я очень ждала вашего приезда. Вы давно мне нравитесь, и такой прекрасный мужчина не может не распознавать настоящего женского интереса к себе. Не подумайте лишнего, я просто хочу быть честной.
— Я это очень ценю, Даша, — ответил Костя, подавив легкое замешательство, — Но и вы имеете право на честность с моей стороны. Вы тоже мне небезразличны, но вы сами видите, что я женат, и хотя мы с женой сейчас живем порознь, это не дает мне права вас обнадеживать. У нас с ней нет детей, она ничем,
