Охота на русскую Золушку - Анна Трефц
— Ты обещал беречь Машу! Ты обещал заботиться о ней! Ты сказал, что любишь ее! — выплевывал я, нанося удары, и всякий раз натыкаясь на его защиту. Уже через минуту я пожалел, что предварительно не стащил с себя кожаную куртку. Я уже весь взмок и терял силы.
Ал двигался легко и молча. Не атаковал. Только защищался.
— Ты постарался, чтобы ее отчислили из колледжа. Все для того, чтобы ей некуда было пойти. А потом решил жениться на другой?
Он вдруг замер, раскинув руки в стороны. Шлема на нем не было, только кираса и перчатки (кираса — защитный костюм фехтовальщика). Чертов чистоплюй. Я остановился, с трудом переводя дыхание. Его рапира отлетела на пять футов и ударилась об пол.
— Это неравный бой, — заявил он и, сняв перчатки, послал их в том же направлении, — Ты без костюма, и фехтуешь как в плохом кино про мушкетеров. Хочешь драться, давай без рапир.
— Кулаками я тебе всю морду разрисую.
— Придется повременить с фотографиями для журналов, — он криво усмехнулся.
Я тоже отбросил рапиру и ринулся на него.
— Как ты мог так поступить?! — слова рвались из меня звериным рычанием.
— Маша моя! — так же отвечал мне Ал, теперь уже не боясь меня поранить и размахивая кулаками в двух дюймах от моего носа.
И все-таки первым достал его я, со всей дури влетев в него апперкотом. (Сильный удар снизу в подбородок). Его голова дернулась вверх, он отшатнулся, я добавил ему хуком слева. Но он, быстро приняв стойку, пошел в атаку. Я защищался, отступал, он не дал мне ни единого шанса перехватить инициативу.
— Маша! Будет! Моей! — с каждым ударом впечатывал он, — Сотни пар в обществе так живут. Подумаешь свадьба! Если это так важно для матери и Лизи, я женюсь. Но жить я буду с Машей!
Он наконец завершил атаку, прорвавшись ко мне джебом. Меня кинуло назад, и тут же в челюсть врезался его коронный зубодробильный кросс. В глазах потемнело. Я все еще держал защиту, а он работал руками с дикой скоростью.
— Ты не спросил ее! — я тоже достал его хуком. Он дернулся, замер на секунду. А потом упал на колени.
— Она меня любит, — упрямо повторил Ал, — Она меня любит!
— Ты совсем ее не знаешь, — все горело и изнутри, и снаружи. Воздух рвался из горда рваными толчками, — Если она любит, то тем более на это не согласится.
Больше нам нечего было сказать друг другу. Я развернулся и пошел к выходу. Перед глазами двоилось. Кросс принца Альберта редко для кого не заканчивался нокаутом.
— А ну ка подойдите сюда, молодой человек.
Я усмехнулся. Предстать перед матерью Ала сейчас! Серьезно? Я и сам себя еще в зеркало не видел. Но вкус крови во рту вряд ли свидетельствует о цветущем виде.
— Боже мой! — так и есть. По ее расширенным зрачкам я понял, что выгляжу даже хуже, чем чувствую, — Ал в таком же плачевном состоянии?
Я пожал плечами. В лицо ему я не заглядывал. Но вряд ли он готов прямо сейчас сниматься для календаря.
— Немедленно отправляйся в ванную. А потом расскажешь мне, почему вы подрались с моим сыном.
— Простите, мадам, сына вы можете допросить сами.
Я уже повернулся, чтобы уйти, но потом решил все-таки поставить точку. Прямо посмотрел в глаза этой властной женщине, которую боялся вот до этого момента, а теперь ничуть, и проговорил, чеканя каждое слово:
— До вчерашнего дня Альберт был порядочным человеком. Но вы его сломали. И сделали из него мерзавца, на которого очень неприятно смотреть всей стране. А еще вы испортили ему жизнь.
— Что за тон, Марко!
— Прошу прощения, — я церемонно поклонился и стремительно ретировался к автомобилю.
Надеюсь, меня больше не пригласят в этот дом.
Вырулив из ворот резиденции родителей Ала, я понял, что не в состоянии дальше вести машину. Перед глазами все еще двоилось. Поэтому я припарковался на ближайшем возможном для этого месте и потопал пешком до аптеки. Я знал, она тут недалеко.
Женщина за стойкой решила, что на меня напали хулиганы и предложила вызвать бобби. Я, конечно, отказался. Купив бутылку воды, парацетамол, бетадин и упаковку пластырей вернулся в машину и привел себя в относительный порядок. Подождал, пока зрение вернулось в норму. Знал бы, что теряю прямо сейчас, понесся бы домой пулей. Взял бы кэб, в конце концов. Но я думал, что Маша спит, а если проснется, то дождется моего возвращения. Я же ей записку написал и положил на журнальный столик. Она не может ее не заметить. К н и г о е д. н е т
Я написал, что хочу с ней объясниться. А потом, пусть уж она сама решает, как поступить. Вряд ли девушка еще недавно готовая заняться со мной сексом, выкинет мое почти признание в урну и с легкостью покинет мой дом. Да и куда она пойдет в таком виде? На ней вечернее платье и каблуки в 4 дюйма (10 см).
Поэтому я заехал по дороге в магазин одежды и купил ей джинсы, кроссовки свитер и пальто. А также комплект белья. Удивительно, но я совершенно точно знал все ее размеры.
«Потому что она моя женщина. Она предназначена для меня!»
Маша моя. Моя, а не Ала. И я ее добьюсь. Только сначала увезу из этой дождливой дыры под названием Великобритания, освобожу от всех пут и пусть выбирает. Все равно лучше меня не найдет. Я буду это доказывать ей каждым днем жизни. Рано или поздно она поймет, что я прав, что мы можем быть счастливы только рядом друг с другом.
В квартире меня ждала пустота. Надо же, раньше я никогда так остро не ощущал одиночество. Сейчас, потерянно озираясь и понимая, что Маши в моем логове больше нет, я чувствовал, как холод заползет под кожу. Ужас, что она меня не дождалась. Что все было зря! Зачем я только поддался порыву и поехал бить морду ее обидчику? Почему я неправильно расставил приоритеты. Вдоволь наглядевшись за ночь на несчастное лицо Маши, утром мне показалось, что нет ничего важнее, чем наказать Ала. Но теперь… Теперь я понял, что был не прав. В первую очередь я должен был поговорить с Машей. И только потом бросаться на подвиги.
Полдня я метался, пытаясь отыскать ее следы.
— Она собрала чемодан и уехала, — отчеканила мне в трубку Эльза.
И я ей не поверил, конечно. Примчался из Лондона в Оксфорд, только время потерял.
