Ронда Дьюпорт - Чудо поцелуя
— Я репортер, Джо, а не наивный подросток. Я знаю, что тюрьмы полны людей, громогласно заявляющих о своей невиновности. Вы, к сожалению, далеко не первый…
Уоткинс вспомнил, как в начале следствия был поражен недоверием к своим словам, когда гневно отрицал свою причастность к убийству отца. Но после того как двенадцать честных граждан, членов жюри присяжных, вынесли свой ошеломляющий вердикт, он уже не ждал ни от кого ничего иного, кроме осуждения. Это он и получил сейчас от Нэнси. Глупо было чувствовать себя обиженным тем самым ответом, который предвидел.
— Я не надеялся, что вы мне сразу поверите. Но я рассчитываю на то, что, если расскажу правду, вы будете меньше меня бояться.
Пусть лучше считает, что она до сих пор его боится, думала Нэнси, чем догадается, как близка она была к тому, чтобы отдаться ему как желанному мужчине. Но поскольку за последние несколько минут она постыдно расслабилась, его слова послужили ей серьезным напоминанием о необходимости быть настороже.
— Меньше бояться? — усмехнулась она. — А вы бы не испугались под дулом револьвера? Если бы, — она яростно дернула звякнувшие наручники, — вас приковали к кровати!
Джо отнял руку от глаз и сел. Его губы искривились в безрадостной гримасе.
— Верно. Вы из тех женщин, перед которыми бесполезно исповедоваться.
Он полез в карман и вытащил шелковый шарфик, который взял у нее в чемодане. Отмахнувшись от недовольных протестов, он завязал ей рот.
— Сожалею, мисс. Но я не могу оставить вам шанс поднять крик среди ночи.
Вся та невольно нахлынувшая нежность, которую она испытала к Джо Уоткинсу, сразу испарилась. Какой же дурой она была, что не завопила о помощи, когда это еще было возможно!
Она сверлила его гневным взглядом, повторяя про себя самые забористые ругательства, которые когда-либо слышала от коллег в репортерской. Ее глаза метали молнии в его равнодушную спину, когда он проковылял к входной двери и запер ее на задвижку, а затем направился в ванную. Слыша, как он пустил душ на полную мощность, она еще раз прокляла его последними словами за то, что он лишил ее и этой возможности. Свободной рукой она могла бы сорвать повязку, но не стала этого делать.
Он вышел из ванной с полотенцем вокруг бедер и мокрыми брюками через плечо, которые повесил на вешалку рядом с рубашкой и пиджаком. И только тогда она заметила рукоятку револьвера, торчащую из кармана его пиджака. Все это время он не касался своего оружия, а Нэнси была слишком взволнована, чтобы обратить на это внимание. А она так боялась выстрела! Надо наконец взять себя в руки, иначе никогда не выпутается из этого дурацкого положения.
Джо швырнул одеяло на свою половину кровати. Когда он сел, полотенце немного съехало с мускулистых бедер. Он поднял руки и потер затылок, снимая напряжение. Мышцы играли вдоль его длинной, твердой спины, напоминая ей, как она была бессильна под ним ранее…
Снова одолеваемая мрачными предчувствиями, она отодвинулась на край кровати и свернулась клубочком, положив под голову прикованную к спинке руку.
Косой взгляд, брошенный им через плечо на ее внезапное перемещение, выражал более удивление, чем угрозу.
— Не надо так, Нэнси, — сказал он низким, напряженным голосом. — Я вас больше не трону. Я собираюсь поспать и предлагаю вам сделать то же самое. Нам обоим сегодня здорово досталось.
Уснуть? Как бы не так! Она будет всю ночь бодрствовать и следить за каждым его движением!
— И еще, Нэнси, — продолжал он. — Вам, конечно, интересно, что я сделаю с ключом от наручников?
Он помахал маленькой железкой перед ее носом и сунул в передние складки полотенца, по-прежнему обтягивающего ему бедра.
— Если ночью захотите поискать его, милости прошу.
Он улегся между простынями и потянулся, чтобы выключить лампу.
— Но за возможные последствия я не отвечаю! — усмехнулся он.
Вопреки своим намерениям, Нэнси уснула первой. Джо укрыл ее безобразным зеленым одеялом, чтобы ночью она не замерзла, затем повернулся на свою сторону и приказал глазам закрыться, но безуспешно. Так он лежал долго. Ища тепла в сырой и холодной комнате, Нэнси повернулась спиной и, вздохнув, всем телом прижалась к нему. Ее маленькие, аккуратные ягодицы уперлись ему прямо в живот, заставив его вновь содрогнуться. В таком положении ему ничего не оставалось, как положить ей руку на грудь. Приди, желанный сон, взмолился он, скрипя зубами в предчувствии адских мучений.
Надо было взять в заложники пожилого джентльмена, а не эту роковую женщину, которая словно предназначена для того, чтобы мучить и дразнить его своей красотой и соблазнительностью.
Он и до тюрьмы придавал большое значение самоконтролю, ответственности за свои поступки. То, что произошло после смерти отца, почти полностью разрушило этот внушенный рефлекс. В камере ему нечего было контролировать, кроме собственных реакций. Быть под чьей-то командой, подчиняться ненавистным надзирателям, следящим за каждым твоим шагом, — сугубое мучение. Но злейший враг не придумал бы большего дьявольского искуса для этого идиотского воскресшего самоконтроля, чем заставить лежать в обнимку со своей прекрасной пленницей, даже не пытаясь насладиться ею.
Он мог желать ее — и он жаждал, — но не имел права влюбиться. От этой мысли, столь сокрушительной именно сейчас, он затрепетал душой. Нет, он не должен допустить такую слабость. Утром он освободит Нэнси и завершит побег в одиночку.
Она очнулась от удивительно приятного, нежного прикосновения к своей руке. Спросонья улыбнулась и потянулась так, что хрустнули кости. Затем ей вдруг представилось, что Джо застыл рядом, направив на нее револьвер. Нэнси испуганно напряглась и открыла глаза.
Уоткинс, стоя на коленях возле кровати, нежно массировал ей запястье, освобожденное от кольца наручника. Не было и шарфа, который, перед тем как заснуть, противно лез ей в рот.
Сквозь неплотно задернутые шторы было видно, что рассвет едва занимается. Однако Джо был полностью одет.
— Доброе утро, — сказал он, когда она привстала, все еще не вполне соображая что к чему. — Сожалею, что вчера пришлось приковать вас и нацепить кляп, похоже, я перестарался.
Она оперлась на локоть и отбросила волосы со лба.
— Ах, вы сожалеете… — протянула она. — А я полагала, что вы до сих пор в восторге.
— Простите меня, если сможете, Нэнси.
Если бы она лучше соображала, то сразу бы поняла, что он искренне расстроен тем, что было сделано. Он протянул ей банку лимонада и положил на постель пачку сырных крекеров.
— Поешьте. Это все, что я смог извлечь из торгового автомата на улице.
