Эйкомб Рини - Седьмое небо
– Когда я сказал тебе, что ухожу по делам, я солгал. На самом деле, я был в полицейском участке по поводу катастрофы, в которую ты попала, и, кроме того, побеседовал с твоим лечащим врачом.
Синтия со стуком опустила на блюдце чашку, едва не расплескав кофе.
– Почему ты ходил туда, не спросив моего согласия?
– Потому что мне надо было обсудить с врачом довольно деликатные темы, и я решил, что лучше это сделать без тебя.
– Хотя, конечно же, это касалось меня? – сказала Синтия и поджала губы, выражая свое неудовольствие.
– Это касалось нас обоих, – мягко уточнил Рамон.
В глазах Синтии блеснуло негодование.
– Он не имел права ни с кем обсуждать мои проблемы! – твердо заявила она.
– Он вовсе не обсуждал тебя, просто выслушал меня и дал несколько советов, как справиться с нашей общей проблемой,
Ну да, он так и сказал – «с проблемой», повторила мысленно Синтия. Рамон не постеснялся назвать вещи своими именами – я на самом деле являюсь для него «проблемой».
– И что же посоветовал тебе врач? – холодно поинтересовалась она.
– Не особенно огорчаться по этому поводу, – ответил Рамон, не сводя глаз с Синтии, – Он придерживается того же мнения, что и я: вопреки твоим предположениям ты не страдаешь глубокой потерей памяти. Тому подтверждение твоя реакция на меня. И врач не советует подводить тебя к воспоминаниям методом «вопрос – ответ», наоборот, все должно идти естественным путем и постепенно, иначе твои обмороки не прекратятся. Кстати, его они тоже немного пугают. Итак, нельзя торопить события. Он хочет еще раз осмотреть тебя до нашего с тобой возвращения в Балтимор.
– В Балтимор? – удивленно переспросила Синтия. – Кто сказал, что я еду в Балтимор?
– Я, – твердо ответил Рамон. – Там наш дом, точнее один из домов, и там находится филиал моей кампании. Там мы живем… жили. Твой врач считает, что нам лучше всего поселиться в нашем доме и постараться вернуться к нормальной жизни, и постепенно к тебе должна вернуться память…
– О какой нормальной жизни ты говоришь?! – резко перебила его Синтия. – Что нормального в том, что я возвращаюсь в Балтимор с человеком, которого совершенно не помню, в дом, который не помню, к жизни, которую тоже совсем не помню? Какая во всем этом нормальность?
– А какая нормальность в том, что ты не помнишь?
Лицо Синтии окаменело, она почувствовала себя еще более беспомощной оттого, что Рамон прав. Ненависть к этому мужчине снова поднялась в ней. Кто дал ему право распоряжаться моей жизнью только потому, что я потеряла память?! – возмущенно подумала Синтия.
– Раз вы все решили без меня, зачем ему вообще встречаться со мной? – Ее голос дрожал от негодования.
– Возможно, врач хочет убедить тебя в том, что я не собираюсь причинять тебе зла, – осторожно предположил Рамон.
– В самом деле? И он тоже желает мне только добра? – Синтия насмешливо смотрела на Рамона. – Извини, но я придерживаюсь иной точки зрения!
– Почему ты так разозлилась? – изумился Рамон.
Нет, надо уходить отсюда, чтобы положить конец этому неприятному разговору, подумала Синтия, иначе я выплесну кофе ему в лицо!
– Потому что ты действовал без моего согласия, обсуждая мои проблемы за моей спиной, – зло бросила она. – Разве это справедливо? И ужасно то, что врач согласился на это. Он не должен был так поступать!
– Мне нужен был квалифицированный совет, а врач должен был знать все обстоятельства, прежде чем что-то советовать. – В тоне Рамона теперь не было достаточной уверенности, поскольку он начал сомневаться в порядочности своего поступка.
– Что толку в вашей беседе? Ты мог представить все в совершенно искаженном свете.
– Нет, я сказал все, как есть, – спокойно возразил Рамон.
– Значит, все всё знают обо мне, кроме меня самой. Как удобно, да?
Синтия встала из-за стола.
– Снова хочешь сбежать от меня? – ехидно поддел ее Рамон.
Катись ты к черту! – зло подумала Синтия и пошла прочь.
Надо же, почти не хромает, хмуро отметил про себя Рамон. Ничего, пусть идет. Утром во всем раскается.
Не обращая внимания на любопытные взгляды соседей, которые стали посматривать на них, когда началась перепалка, Рамон шумно перевел дух. Вот и старайся после этого делать как лучше! – раздраженно подумал он. Допив вино, он поставил бокал на стол и встал, собираясь последовать за женой.
Как Рамон и предполагал, Синтия топталась у двери номера, поскольку у нее не было ключа, и злилась на себя за неосмотрительность. Ну и что толку в моем гордом уходе?! – думала она с досадой. Ведь все равно у меня не получилось закрыться в своей спальне, чтобы совсем не видеть его.
Рамону стало ее жаль. То, что Синтия не смогла даже попасть в собственный номер, лишний раз подтверждало ее беспомощность и полную зависимость от него. Бедняжка, как остро, должно быть, она переживает ситуацию, подумал он.
Не говоря ни слова, Рамон отпер дверь. Синтия дрожала, хотя и старалась держаться с достоинством. Она вскинула подбородок и смотрела прямо перед собой. Синтия показалась Рамону в этот момент маленьким листиком, дрожащим на ветру, который норовит сдернуть его с ветки.
– Синтия…
– Не говори ничего! – резко оборвала она, и проскользнула в номер, как только Рамон распахнул дверь.
Синтия, стараясь не хромать, гордо прошествовала в свою комнату. Рамон проводил ее задумчивым взглядом. Может, и лучше, что она решила уйти к себе? Он впервые за весь день почувствовал себя измотанным и усталым. Вообще, этот день оказался нелегким для них обоих – произошло много событий, которые еще предстояло осознать, и с которыми надо было свыкнуться. Так что отдых не помешает, к тому же утро вечера мудренее, вспомнил Рамон известную поговорку. Впрочем, мало вероятно, что она верна в случае Синтии.
Рамон криво усмехнулся: уж он-то знал свою жену как никто другой – теперь из-за известных обстоятельств можно сказать, что лучше, чем она себя. Синтия всегда отличалась горячностью и завидным упрямством. Но Рамон был готов бороться до конца.
Он не мог проиграть, поскольку теперь некуда было отступать. И чем раньше Синтия осознает это, тем лучше будет для них обоих.
9
На следующее утро Рамон понял, что оказался прав в своих предположениях насчет запоздалого раскаяния Синтии. Она появилась к завтраку в сиреневой блузке и в узкой юбке более темного оттенка. Рамон ощутил прилив плотского желания, хотя сосредоточенное строгое лицо Синтии совершенно не располагало к игривости.
Ее волосы были собраны в ненавистный Рамону пучок, и она снова хромала. Впрочем, Рамон не удивился, хотя и то, и другое чертовски действовало ему на нервы. Такое впечатление, что Синтия все делала специально, чтобы досадить ему. Интересно, она когда-нибудь научится быть другой, более чуткой?
