Паула Литтл - Утраченная свобода
Опустившись на колени возле ее кресла, Арабелла слушала в удрученном молчании, ее ладонь безжизненно лежала в руке леди Бридлингтон.
— Это так дурно со стороны Фредерика! — заключила леди Бридлингтон. — И так несправедливо, уверяю тебя, дорогая, я ни одной душе не сказала ни слова! Как он мог только подумать, что я поступила так? Надо быть совершенно безнравственной, чтобы пустить такой лживый слух, и глупой, и вульгарной, и это так отвратительно! Почему только Фредерику вздумалось, что я могу так забыться в отношении приличий, не могу понять!
Арабелла поникла головой; чувство вины и стыд душили ее, она не могла говорить. Леди Бридлингтон, не поняв ее замешательства, испытывала угрызения совести от того, что так беспечно проявила откровенность, и продолжала:
— Я не должна была говорить тебе это! Во всем виноват Фредерик, и осмелюсь утверждать, он все преувеличивает, он всегда так делает! Ты не должна расстраиваться, дорогая, ведь даже если бы все было правдой, глупо предполагать, что такие люди, как мистер Бомарис, или молодой Чернвуд, или великое множество других, кого я могу назвать, хоть на волос заботились бы, богатая ты девушка или бедная! И Фредерик наведет во всем порядок!
— Как он сможет это сделать, мэм? — осмелилась спросить Арабелла.
— О, когда он заметит недоверие, то найдет доводы, чтобы рассеять смешные слухи! Ничего особенного, просто высветить истину! Мы не должны этим заниматься, и я сожалею, что заговорила с тобой об этом.
Всем сердцем Арабелла жаждала мужества, чтобы признаться во всем. Но не могла. Наконец, леди Бридлингтон закончила бессвязную речь, раздраженно пожаловавшись на несправедливость Фредерика, удивляясь, какая причина могла побудить молодого человека думать, что его мать столь дурно воспитана, чтобы распространять вздорные слухи, и восклицая, что если бы его отец был жив, он устроил бы ему один из своих знаменитых разгонов. В этот момент Арабелла произнесла подавленным тоном.
— Так поэтому — поэтому, мэм, все так вежливы со мной?
— Разумеется, нет! — подчеркнуто резко ответила леди Бридлингтон. — Ты должна учитывать, дорогая, сколь много, действительно много Друзей у меня в Лондоне, и верить, что они примут тебя ради меня! Не то, чтобы совсем так, но ведь когда ты была никому не известна, именно моя поддержка направила тебя на путь истинный.
Утешая, она похлопала Арабеллу по руке.
— Кроме того, ты так блестяща, так красива, и нет ничего удивительного в том, что у тебя столько поклонников. А главное, Арабелла, следует помнить, что свет всегда устремляется за модой, и мистер Бомарис сделал тебя популярной своими ухаживаниями и совместными прогулками в фаэтоне, это, конечно же, большая честь, уверяю тебя!
Арабелла все еще оставалась сидеть с поникшей головой.
— Неужели лорд Бридлингтон собирается всем объявить, что у меня ничего нет, мэм? — спросила она.
— Боже милосердный, конечно же, нет, дитя мое! Это было бы непоправимо, и надеюсь, что у него все же больше здравого смысла! Просто он скажет, что слухи были сильно преувеличены — этого будет достаточно, чтобы отпугнуть охотников за приданым, но на честного человека никак не повлияет!
Арабелле не суждено было испытать горького разочарования, убедившись, что обычные ее поклонники отступились от нее, когда в следующий раз она появилась на ассамблее у Альмаков.
Вальс, на который многие люди старых правил все еще смотрели неодобрительно, долго прокладывал себе путь к Альмакам, но установилось неписаное правило, что леди не должна рисковать, соглашаясь танцевать его, хотя одна из патронесс определенно выразила свое одобрение этому танцу.
Леди Бридлингтон позаботилась, чтобы эта существенная условность произвела достаточное впечатление на Арабеллу, поэтому девушка отвергла все просьбы выйти на паркет, когда скрипки грянули вальс. Она знала, что ее папа не одобрил бы танца, но никогда не осмеливалась сообщить ему, что они с Софи выучились фигурам у друзей, двух мисс Кейтерхэм, очень решительных девушек.
Арабелла опустилась в кресло у стены, рядом с леди Бридлингтон, и сидела, обмахиваясь веером, пытаясь не выглядеть так, словно она долго не порхала по паркету. Одна или две более удачливые девицы, с неудовольствием наблюдавшие взлет ее популярности, бросали на нее взгляды такого сострадательного превосходства, что Арабелла должна была вспомнить все папины поучения, чтобы удержать неуместные чувства, теснившие ее грудь.
Мистер Бомарис, одетый для дневного посещения, хотя наступил вечер, появился за десять минут до того, как двери безжалостно закрылись перед опоздавшими, — видимо, лишь для того, чтобы угодить жене австрийского посла. Он заметил Арабеллу и обрадовался, правильно угадав ее чувства. Внезапно молодой джентльмен бросил лукавый взгляд на принцессу Эстергези и спросил:
— Могу я пригласить эту крошку на танец?
Она подняла красивые черные брови, слабая улыбка тронула ее губы:
— Здесь, мой друг, ты не первый. Думаю, тебе не следует этого делать.
— Знаю, что не следует, — ответил мистер Бомарис, обезоруживая ее быстро. — Именно поэтому я прошу вас, принцесса, представить меня этой леди как подходящего партнера.
Она поколебалась, переводя взгляд с него на Арабеллу, затем засмеялась и пожала плечами:
— Ну, хорошо! Она не старается пролезть вперед, и я нахожу ее стиль превосходным. Идемте!
Арабелла, увидев перед собой одну из самых грозных патронесс, быстро поднялась.
— Вы не танцуете, мисс Тэллант? Позвольте представить вам мистера Бомариса как наиболее подходящего партнера, — произнесла принцесса, адресовав несколько саркастическую улыбку мистеру Бомарису.
Арабелла сделала реверанс, вспыхнула и почувствовала сожаление за то, что испытывала триумф над этими леди, которые были настолько добры, что взирали на нее с сожалением.
Мистер Бомарис повел Арабеллу по паркету, обхватил талию одной рукой, подняв ее правую руку с легким пожатием. Девушка, без сомнения, хорошо танцевала, но ощущала сильное волнение — отчасти потому, что никогда не танцевала вальс на больших собраниях, только во время занятий с мисс Кейтерхэм, а отчасти потому, что было очень странно чувствовать такую тесную близость с мужчиной. В течение нескольких кругов она отвечала мистеру Бомарису наугад, сосредоточившись на движении ног. Мисс Тэллант была настолько ниже его, что ее голова доходила лишь до его плеча; поскольку она испытывала смущение, то не смотрела вверх, ограничившись лицезрением его жилета.
Мистер Бомарис, который не имел привычки столь пристально изучать молодых девушек, находил ее застенчивость забавной и довольно привлекательной. Спустя некоторое время он решил, что у нее было достаточно времени, чтобы прийти в себя, и произнес:
